– Русская! – перебил один молодой инженер. – Стокгольм утверждает, что русская!
– Это безразлично, – продолжал швед. – Однако в Нарвике вчера прямо у причала торпедированы три транспорта с нашей рудой… Как вам это нравится, Хорст?
– Я отвечаю за руду только до Нарвика, – ответил оберст, наигранно улыбаясь. – Моя карьера не плавает по воде, а ездит на колесах…
Весть эта, однако, не испортила настроения фон Герделера, и весь вечер он был общительно-весел. Канна Мунк предложила гостям проехать в соседнюю деревню – посмотреть крестьянскую свадьбу. И оберст с восторгом наблюдал простодушные танцы шведов, пил горький «олюст», играл с девушками при свете костров в горелки. Потом все вернулись обратно на дачу, и казалось, ничто не потревожит сегодняшнего вечера.
Но около полуночи его позвали к телефону. Чей-то сбивчивый голос доложил, что эшелон с рудой, едва перейдя границу, полетел под откос.
– Я вас понял, – ответил фон Герделер. – Срочно звоните на вокзал, чтобы мне приготовили электродрезину. Я сейчас же выезжаю к месту катастрофы…
Он вежливо извинился перед гостями, поцеловал руку хозяйке, сказав ей, что этот вечер надолго останется в его памяти, и Канна Мунк с сожалением проводила глазами его статную рослую фигуру.
– Как он мил, этот полковник, – повторила она свою любимую фразу. – Я никогда не поверю, что Гитлер испортил немцев!..
* * *
Под ударами кулака лицо превращалось в кровавое месиво. Схватив свою жертву за горло, фон Герделер деловито стучал кулаком в это безглазое хрипящее лицо. Кулак работал методично, как железный сустав хорошей машины: рука в единожды принятом темпе сгибалась в локте, мускулы напрягались, и жесткая пятерня с резкой силой выбрасывалась вперед – прямо в этот хрип, в эту страшную маску, в этот сдавленно хрипящий рот.
– На, – приговаривал он, – вот еще!.. Проглоти зубы!.. Ты видел, сволочь? Ты не мог не видеть!.. Получай!.. Пути были разобраны… Ты это видел?..
Чья-то рука легла ему на плечо. Оберст обернулся и увидел стоявшего перед ним эсэсовца.
– Оставьте машиниста! – резко приказал эсэсовец. – Он все-таки старик. И он наверняка сам не рад этой ужасной катастрофе…
Фон Герделер отбросил от себя норвежского машиниста, и тот бессильно рухнул на землю.
Повсюду валялись, задрав колеса, сброшенные под откос платформы. Эсэсовцы с фонарями в руках ползали по шуршащим насыпям руды, выволакивали из-под обломков мертвых и раненых.
– Все эти сволочи заодно! – злобно сказал фон Герделер, вправляя выбившуюся наружу манишку и нащупывая разорванную манжету. Только сейчас он сообразил, что его вечерний фрак выглядит дико среди хаоса этой катастрофы…
