Да, я много слышал подобных рассказов, банальных в своей сути и постоянном повторении, и никогда они меня особенно не волновали, потому что люди, рассказывавшие их, были мне безразличны. Мало того, я считал, что они сами повинны в своих несчастьях, потому как за глупость всегда надо платить, — это первый закон социального бытия, усвоенный Адамом, как только Господь выгнал его из Эдема. Но теперь я выслушал Алёнину исповедь (а на что эта история похожа, если не на исповедь?), и недостающие фрагменты мозаики вклеились в общую картину. Сам Лёня мог либо хотеть наследников, либо нет, вопрос был совсем не в нём, — детей опасалась заводить Алёна.
Все мы калеки бесчинств демонов наших родителей. Первое слово «мама» и первый неумелый шаг к отцовским рукам, — это фундаментально, но второстепенно. Важнее всего стереотипы поведения и реакция на ту или иную ситуацию, — именно их родители каждую секунду взросления отпрыска в него вколачивают, и главнейший из этих стереотипов — взаимоотношение полов. Сын ненавидит отца за то, что тот пьяный избивает мать, но взрослым начинает пить и бить жену. Дочь презирает родительницу за распутство, но, едва созрев, идет по рукам. Нужно иметь огромную силу воли, и достаточный интеллект, чтобы понять, где ты руководишь своими поступками, а где наследие предков руководит тобой. Алёна смогла распознать в себе симптомы болезни, заложенные в неё родителями, но она все равно боялась, не верила в собственные силы. А Лёня не торопился развеять страхи супруги, то ли не понимая их основ, то ли не желая погружаться в мутный ил души другого человека. Кто знает, возможно, у него и самого в шкафу хватало скелетов… Как бы там ни было, мне стало ясно, что нежелание четы Михайловых открыться друг другу полностью, теперь их отдаляло. Ведь в противном случае им пришлось бы избавиться от кокона и позволить сделать друг другу больно.
Я поднял на Алёну глаза, она все ещё стояла у окна и смотрела на свое отражение, смотрела на испуганную девочку, убегающего от похабных намерений собственного родителя, и я уже нисколько не сомневался, что речь в этой истории шла не об Алёниной подруге, но о ней самой. Это она — Алёна — октябрьской ночью сквозь пронизывающий ветер в одной ночной рубашке босиком убегала к своей подруге. С каким-то липким, неприятным чувством я вдруг понял, что Алёна отталкивает от себя своего мужа, потому что не доверяет ему, как отцу её будущих детей. И, несмотря на то, что подозревать Лёню в педофилии было не то, что глупо, но попросту абсурдно, она, как любая женщина, как любая самка, не чувствовала в муже надлежащей защиты своему будущему потомству. Эта семья была обречена. Впрочем, я не сильно доверял своим способностям к психоанализу, так что все мои выводы вполне могли оказаться не верными.
