— Великий Сет и его слуги сегодня утром снизошли до своего раба, чтобы объявить, что они голодны. О позор! О страшное бесчестье! Мы позволили голодать Великому Сету, Колебателю Земли, Владыке Пучин, Сердцу Пустыни! Прости нас, недостойных! Прими нашу жертву, Великий Сет! Пусть мудрый Кээ-Ту совершит свой выбор.
С этими словами жрец сдернул ткань с головы птицы, и по толпе пронесся тихий вздох, похожий на стон. Конан увидел, что то был коршун, по-видимому, очень старый, с вылезшими на шее и боках перьями. Его круглые глаза снабрякшей пленкой век напоминали желтый лед. Жрец вытянул руку, и птица, сильно оттолкнувшись от его жилистой кисти, взмыла вверх. Несмотря на старость, крылья были еще крепки, они вознесли ее высоко над площадью и медленно кружили над замершей толпой.
Конан заметил, что ни один человек не осмеливался поднять голову, чтобы проследить за полетом Кээ-Ту. Все лица были опущены долу; те, у кого были головные уборы, торопливо сняли их. Киммериец знал, что, если хочешь сохранить свою жизнь, нужно поступить так же. Если Кээ-Ту увидит запрокинутое вверх лицо — немыслимое святотатство! — он бросится на наглеца в первую очередь. Если чья-либо голова под холодным взглядом божественного слуги будет покрыта чем-то, помимо волос, — последует та же кара. Ну, а из всех остальных голов, непокрытых, покорно склоненных, Кээ-Ту выберет те, чьи волосы отличаются от вороного блеска урожденных стигийцев: светловолосых и рыжих северян, русых немедийцев, темных, но мелко-курчавых кушитов, бреющих по-особому головы уроженцев Кхитая…
Кром наградил Конана волосами прямыми и черными, как хвост вороного жеребца, но, тем не менее, он не смог бы поклясться, что под взглядом зловещей птицы сердце его так же ровно и уверенно, как обычно, гонит по его жилам кровь.
Коршун стремительно ринулся вниз, выбрав, наконец, жертву, достойную утолить голод Великого Сета, и вцепился в волосы пожилого мужчины, по виду купца из стран Севера. По толпе пронесся крик — ужаса и облегчения одновременно. Несчастный, не издав ни звука, закрыл лицо руками — и вдруг рухнул на землю, словно когти птицы были отравлены смертельным ядом. К нему тут же подбежали двое стражников, подхватили безжизненное тело и волоком подтащили к ногам жреца. Тот нагнулся, несколько мгновений всматривался в зрачки несчастного, затем выпрямился и махнул рукой.
— Этот презренный отверг великую честь стать лакомством для Великого Сета! Жалкая участь! Его тело будет брошено на городскую свалку — на растерзание псам.
