Трофим еще решал, с чего начать стирку, но тут, откинув плащ-палатку, заменявшую дверь, в землянку заглянул посыльный командира роты и рявкнул в темноту:
— Сидорович! Тебя Флегонт Иванович кличут. Немедля!
Вот он, первый сегодня приказ, и сержант Сорокин ловко соскользнул с нар, быстренько умылся, в раздумье провел ладонью по щекам и подбородку, убеждаясь, что побриться следовало бы, схватил автомат и вышел из землянки.
Был Трофим Сорокин высок, широкоплеч. Настолько могуч телосложением, что не было в полку человека сильнее его, что за четыре года военной службы и с самыми разными товарищами неизменно стоял на правом фланге роты.
Командир роты — ниже среднего роста и такой тощий, будто его никогда не кармливали досыта. Но Трофим и его товарищи знали, что старший лейтенант в середине тридцатых годов был чемпионом Советского Союза по бегу на лыжах на десять километров; может быть, и задержался бы в чемпионах (они в это верили), но попал в крушение на железной дороге, где его так крепко поломало, что врачи сначала высказали сомнение: а сможет ли он вообще вернуться в армию? Однако Флегонт Иванович упорством своим заставил их ошибиться. Чемпионство, конечно, осталось только строкой в биографии, но за здоровьем своим он следил; случалось, даже на передовой, где от взрывов снарядов, мин и бомб солнце меркло, вдруг то руками начнет по-научному размахивать, то приседать пустится. И силенкой он не был обижен. Конечно, с Трофимом не мог тягаться, но с остальными, когда до борьбы дело доходило, даже со многими справлялся.
Уважали солдаты своего командира за былое чемпионство, за то, что не сдался, когда беда на него навалилась, но больше всего — за всегдашние спокойствие, справедливость и человечность, за умение в самом тяжелом бою найти нужное командирское решение.
С Трофимом и некоторыми другими солдатами он службу нес с довоенного времени. Правда, сейчас во всей роте только человек десять таких знакомцев наберется, но, если вдуматься, разве это мало по теперешней войне, когда по тебе из пушек и минометов всех калибров долбят, из пулеметов и автоматов пуляют, танковыми гусеницами норовят в клочья разорвать, авиационными бомбами в землю вбить?
Настолько командир роты и его солдаты привыкли друг к другу, сроднились с батальоном и полком, пока имевшим только трехзначный номер, что после излечения в госпитале обязательно просились в свою часть; а однажды ефрейтор, просьбу которого оставили без внимания, даже самовольно убежал в родную роту, так сказать, пошел против закона, своеобразным дезертиром стал. Но на защиту его встало даже полковое командование, дивизионное подключилось и, конечно, отстояли.
