Носильщик. Может быть, вам следовало взять с собой брата и девушку?
Хрантокс. Началась война.
Носильщик. Война началась лишь в 1939 году, спустя восемь лет после того, как вы ушли из дома.
Хрантокс. О, вы точно все рассчитали. Нет. Крумен не пошел бы со мной без Анны.
Носильщик. А вы?
Хрантокс. А я бы во второй раз не ушел без Крумена. Мне казалось правильнее уйти одному и остаться одному. Я был уверен, что найду ее в телефонной книжке под фамилией Анны Донат.
Носильщик. Ах, вот оно как!
Хрантокс. Вы поняли?
Носильщик. Не совсем.
Хрантокс. Но хоть кое-что?
Носильщик. Да.
Хрантокс. Я сам, пожалуй, понимаю не больше. Но в тот летний вечер я твердо знал, что мне надо уйти одному, и я ушел.
Носильщик. И все же вы дважды поворачивали за братом, а не за девушкой.
Хрантокс. Совершенно верно — дважды поворачивал назад, но затем снова ехал вперед. Крумен любил меня, как любят только Господа Бога. Я был для него чистым, правдивым, великим. Все, что я делал, было благо, но на самом деле он один обладал теми качествами, которыми восхищался во мне. Мне правильней было уехать, чтобы Анна осталась с ним. Теперь вы понимаете?
Носильщик. Больше, но не все. (Тише.) Так вы не хотите позвонить по телефону?
Хрантокс. Анне Донат я мог бы позвонить, может быть, даже навестил бы ее, но Анне фон дем Хюгель — нет, не могу. Мне уже не семнадцать, мне на двадцать шесть лет больше, я многое забыл, почти все. Тогда я был уверен, что лучше уйти одному, оставив их здесь. Понимаете? Я плачу вам за час по таксе тяжелой работы, чтобы вы поняли. Хороший рассыльный обязан выслушивать различные признания.
Носильщик. Я понимаю все больше. Уже без четырнадцати минут час. Но вы ведь не поедете этим поездом?
Хрантокс. Почему бы мне им не поехать?
Носильщик. А что вы будете делать в Афинах?
Хрантокс. Я поселюсь в гостинице. Ненадолго. Там посмотрю. Может быть, вернусь назад в Латинскую Америку, а может быть, еще куда-нибудь. Деньги у меня есть. Мясо теперь в цене, а у меня большие стада. Мне сопутствовало счастье — я многое делал вовсе не ради денег и все же при этом изрядно зарабатывал. Я скупал у людей, покидавших страну, их тощие участки, их дома, их скот ради того, чтобы им помочь, дать им денег на дорогу, но все это потом превратилось в золото. Восемь лет спустя цены на землю подскочили, да и на дома тоже, а скот все дорожал. Мое добросердечие обернулось банкнотами, а сочувствие принесло неожиданный барыш.
Носильщик
