Вскоре его нагнал одноглазый Ордо, всегда симпатизировавший буйному киммерийцу и втайне по-доброму завидовавший ему, и поскакал рядом.
— Не обращай внимания, Конан! — воскликнул бородач, настегивая коня, чтобы не отстать от угрюмо молчавшего киммерийца.
— Знаешь, как говорят на моей родине, в Офире? — спустя какое-то время снова завел он разговор под дробный перестук копыт. — Задел серп за валун! Встретились две сильные фигуры, и ни один не хочет уступать другому, хоть ты умри!
Конан придержал коня и перевел с галопа на рысь.
— Ну уж, умирать я не собираюсь! — буркнул он. — Бешеная баба! Пусть ее укрощает кто-нибудь другой. С меня хватит!..
— Еще какая бешеная! — согласился Ордо с мечтательным выражением в единственном черном глазу. — Но зачем же ее укрощать?.. Есть кобылицы, которые лучше отбросят копыта, чем дадут объездить себя и надеть на хребет седло.
— Да не собираюсь я ее укрощать, клянусь Кромом! — в сердцах выкрикнул киммериец и снова пришпорил коня. — Пусть носится по степи свободной кобылицей и дразнит жеребцов! Это она хочет зачем-то набросить аркан на мою шею и присоединить к табуну, послушно бегающему за ее хвостом. Не выйдет!!!
* * *
Как ни стремился старина Ордо ободрить его и развеселить в одном из кабачков Султанапура, куда они ввалились, привязав у входа взмыленных коней, настроение киммерийца еще долго находилось ниже предельного уровня. И только обильные возлияния в кругу добрых приятелей (помимо Ордо попозже подъехали еще двое-трое ребят из команды Карелы) вернули ему прежнее невозмутимо-веселое состояние духа. Помнится, засиделись они допоздна, и хозяину кабачка пришлось выпроваживать их с заискивающими интонациями и подобострастными поклонами и кивками. Последнее, что помнил Конан, это пиратскую песню, которую орал он во всю мочь юных легких, бредя по узким и извилистым, словно овечьи кишки, улочкам портового города… Ноги не слишком хорошо ему повиновались, оттого он крепко обнимал за плечи приятелей, также самозабвенно орущих разудалые слова… Кром! Кого же он обнимал и с кем орал?.. Один из них вроде бы был Елгу, а вот второй…
Как ни напрягал Конан память, все дальнейшее напрочь вылетело из его головы. Только темя затрещало сильнее. Красная физиономия Елгу с распахнутым ртом, в котором не хватало доброй половины зубов, качающаяся у правого его плеча, — последняя картинка вчерашней ночи, которую назойливо подсовывала ему выбившаяся из сил память. Ни корабля, ни порта, ни причин срочного плавания в тесном трюме отыскать она уже не могла.
