Перед тем как окончательно погрузиться в сонное беспамятство, киммериец пробормотал что-то.
— Что ты сказал? — переспросила задремавшая было Зейла.
— Я говорю: никак не могу понять, как может быть такое… Юный и Вечный Бог, каждый год новый, которого закалывают, как теленка… И после этого, как уверял меня ваш старый жрец, он начинает швыряться молниями и повелевать морями…
— Этого никто не может понять, — сонно прошептала девушка. — Даже Великий Жрец, по-моему, этого не понимает. Одна только Великая Жрица…
* * *
Следующие два дня были посвящены утомительным и длинным ритуалам. Юный и Вечный Бог должен был пройти через процедуры омовения, очищения, благословения, благодарения, освящения плодородной почвы и еще один Митра знает чего. Конан хотел было воспротивиться сразу, лишь только после утренней трапезы на него стали напяливать огромный головной убор из ярких птичьих перьев, рыбьих костей и распорок из полированного дерева. Но Великий Жрец при всей почтительности был непреклонен, а бесстрастные воины не оставляли его ни на миг, придвигаясь в решительные моменты почти вплотную.
Вспомнив слова Зейлы, что ритуал должен произойти, несмотря ни на что, даже со связанным или бесчувственным телом пленника, киммериец решил не тратить попусту сил на бессмысленное в данной ситуации сопротивление. Вместо этого он приказал себе подмечать все вокруг, вслушиваться и всматриваться в происходящее, чтобы выработать план побега.
Он покорно облачался в самые немыслимые наряды, поднимал руки вслед за Великим Жрецом, обратясь лицом к небу, произносил громкие ритуальные заклинания на незнакомом и, по-видимому, очень древнем языке. Все четыре его жены все время находились рядом, одетые и разукрашенные так же нелепо, и принимали активное участие в обрядах, заклинаниях и песнопениях.
Всю эту тягомотину скрашивали лишь обильные трапезы, еще более роскошные, чем в первый день, да долгие промежутки отдыха на мягких коврах у прохладных фонтанов в обществе услужливых и любезных четырех красавиц. С каждым новым днем Конан и его свита поднимались еще на несколько десятков ступеней вверх. Чем выше и ближе к небу были обители — трапезные, бани, сады, спальни — тем более изысканным становилось их убранство, тем больше драгоценных камней украшало светильники, вазы и кубки, тем более дорогие ткани струились с плеч танцовщиц, музыкантов и прислужников.
На третий день они поднялись уже так высоко, что баркас, в обгорелом трюме которого прибыл сюда киммериец, казался маленькой щепкой, прибившейся к мрамору берега. Да и весь остров с его садами, шахтами, жилыми постройками и гаванью казался не более брошенной на светло-нефритовую гладь моря мохнатой шкуры с пятнами буйной зелени и проплешинами озер…
