Золото Ольта | страница 3
И вот неделю назад Найрам пожаловал с визитом самолично. Кланялся хозяину дома в ноги, слезно просил прощения за выходку дерзкого свата, а после, как бы между делом, сказал, что нашел пещеру Темного Ольта. На своей земле нашел. По обрывку древнего пергамента, обнаруженного на трупе чужеземца — не то хауранца, не то туранца. Лесники Найрама приняли кладоискателя за браконьера, кладоискатель принял лесников за бандитов — и, уже раненный, решил уничтожить в отместку свиток. Но не успел. Клочок рукописи сохранился, и — самое главное — уцелела карта. По ней-то Найрам вчера без особого труда и отыскал вход в подземелье. Уму непостижимо, почему его раньше никто не обнаружил. Выходит, не случайно родилась поговорка: «Глаз то неймет, что под носом лежит».
И дрогнул старый Блафем. Не указал гостю на порог. Напротив, хмуро просил разрешения взглянуть на ту пещеру. В соседней комнате Камасита с замиранием сердца слушала их разговор — ей давно приглянулся Далион, юноша с честным и смелым лицом, которому должность командира сотни в полевой страже Заморы давала право беспрепятственно проезжать через любые земли. И он не забывал о своем праве, — бывая в родовом гнезде, не упускал случая заехать во владения Блафема, и брюзжание отца Камаситы лишь оттачивало его природную изобретательность. Он выдумывал самые неожиданные — и с виду очень правдоподобные — предлоги, чтобы побывать во владениях неумолимого соседа и хоть мельком увидеть возлюбленную… Женское чутье подсказывало Камасите, что и Далиону, и его отцу упрямая несговорчивость Блафема кажется пустой блажью, что юноша без ума от нее, а Найрам души в нем не чает и никогда не попрекнет бесприданницу куском.
Понимал это и Блафем, но оставался тверд, как перекаленный клинок…
И сломался, как перекаленный клинок, когда понял, что вожделенное сокровище достанется не ему. Они с Найрамом сели на коней и уехали, а поздно вечером Блафем вернулся и сказал Камасите, что она будет женой Далиона. «И не вздумай перечить!» — рявкнул он безо всякой необходимости, но при этом потупил угрюмый взгляд. Камасита была на седьмом небе, что, однако, не мешало ей теряться в догадках: из-за чего отец так резко переменил решение? Осторожные расспросы вызывали только вспышку ярости, однако на другой день Блафем — снова под воздействием некоего труднообъяснимого порыва — позвал ее в увитую одичалым виноградом беседку и, подперев седую голову тяжелыми, как у пахаря, руками, сам все рассказал.