— О Конан!.. — Гэлла осторожно перебирала камни на Звездном ожерелье. В серых глазах ее, искрящихся не хуже камней, было восхищение. — Неужели Буно подарил тебе это чудо?.. И ему не жалко?..
— Подарил!.. — хмыкнул мальчик. — Еще бы! Да еще сказал, что теперь в нем будет моя жизнь. Ведь оно должно было держать мою голову на теле жука!
— На теле жука? — не поняла девушка.
— Ты что, разве ничего не слышала, когда сидела под столом?!
— Я слышала очень много, Конан… Он так интересно рассказывал о камнях… Но, наверное, я не все поняла, потому что все время думала, как бы не пошевелиться. Я даже сердце свое уговаривала стучать потише, чтобы не услышал Буно
Конан усмехнулся.
— Глупая же ты! — Впрочем, он тут же вспомнил, что зря упрекает девушку: он не рассказывал ей о Шедде, и догадаться, что затеял сотворить с ним старик, Гэлла не могла. — Ну, ладно. Что ты так уставилась на эти камни? Бери их себе, раз они тебе так нравятся.
— Правда, Конан?!.. — Гэлла вспыхнула от радости. — И тебе не жалко отдавать такое чудо?..
— Разве воину подобает носить на шее блестящие камни? Это только старик Буно может обвешивать себя побрякушками, да очень глупые женщины.
Мальчик попытался снять ожерелье, но через голову оно не пролезало.
— Ладно, потом, — сказал он. — Когда мы выберемся отсюда.
— Наверное, я действительно очень глупая, Конан. Но мне трудно отвести от них глаза Двенадцать влюбленных пар. Они теплые, Конан. Они светятся. Они живые. А про детей он ничего не говорил, Конан? У них будут рождаться дети? Если да, то через несколько лет у меня будет много-много таких разноцветных камушков, маленьких и побольше, и совсем больших Я буду дарить их своим детям Я буду одевать их на шею воинам перед битвой, чтобы бирюза и изумруды хранили их от зла, а рубины поддерживали мужество…
* * *
После недолгого отдыха Конан и Гэлла вновь принялись блуждать по сырым подземным лабиринтам, прислушиваясь к каждому стуку и шороху. Несколько раз до них доносились приглушенные голоса, слабые звуки шагов, но, направившись в ту сторону, они натыкались на стену, либо возвращались в тот самый хорошо освещенный проход, где блестела в стене обитая медью дверь.
По словам девушки, от медной двери до выхода на кладбище было совсем близко, шагов тридцать-сорок, но Конан не хотел рисковать. Конечно же, старик не позволит им так легко ускользнуть из его владений. Либо он сам сторожит их у выхода, либо его верные вялые рабы.
