Хадир пересек улицу, распахнул дверь и уверенно шагнул через порог. Улыбнувшись замершему в боевой стойке киммерийцу и ладному пятнадцатилетнему подростку, стоявшему над мятым светильником, Лысый зашарил взглядом по комнате, ища вожделенную драгоценность, но ни браслета, ни девушки не нашел, зато неприятно поразился, увидев золотую вещицу у ног мальчика. Вещица эта, по расчетам Хадира, должна была второй день качаться в маленьком сундучке меж горбами верблюда, который пересекал пустыню вместе со многими другими верблюдами, уносившими прочь от Шадизара товары одного богатого и щедрого караванщика. Однако она лежала здесь.
Хадир поморгал, сделал шаг вперед, желая разглядеть наверняка, но тут Конан, мимоходом пнув ногой светильник, навис над Лысым, схватил его за горло и поднял в воздух. Лампа, прокатившись по короткой дуге, погасла.
Хадир вцепился в сжимающиеся пальцы варвара, моля Митру о спасении, и спасение, казалось бы, пришло: вдали раздался свист, топот, крики, Конан, выругавшись, ослабил хватку. Хадир судорожно вздохнул полной грудью, но выдохнуть не успел, ибо киммериец успокоил его сокрушительным ударом в челюсть, а затем, оставив Лысого на попечение подбегающей стражи, вышиб доску в задней стене и стремительно скрылся.
Звериный инстинкт самосохранения вырвал Хадира из забытья через несколько мгновений. Превозмогая бьющуюся в голове боль, он открыл глаза и увидел факелы стражи, блеск оружия, услышал крики: «Медальон светлейшего!… Взять!…» Его грубо подняли на ноги, откуда-то слева выплыло лицо Нариба, и внезапно Хадир понял, что не все потеряно… Обвинять-то его будет Нариб, а ведь Лысый о десятнике такое может порассказать… Глядишь – и смилостивится светлейший Эдарт, оценит услугу… Подумав об этом, Лысый приободрился.
Но и Нариб думал о том же…
* * *
Город пробуждался.
Солнце, скользнув по остывшим барханам пустыни, щекотало сонный Шадизар, наполняло воздух дрожащей жаркой дымкой, плясало в струях фонтанов. Улицы, мощенные песчаником, заполнялись торопливыми ремесленниками, беспрестанно болтающими женщинами, голосистыми водоносами, торговцами всяческой мелочью. В центре города, у закипающего дневной суетой базара, собирался в дорогу караван вендийских купцов – богатейший караван, видит Митра! Две сотни верблюдов – ей же ей! Никак не меньше! – бесчисленное множество погонщиков, крики на всех языках, тюки, сундуки, разноголосье, цветистое скопище людей и животных…
