По возвращении из бани мы должны были расстаться с нашей одеждой: нас повели обмундировывать. Это заняло три часа времени. Выдали: по две пары белья, коверкотовую[3] гимнастерку с темно-краповыми петлицами, коверкотовые же галифе, фуражку, поясной комсоставский ремень без портупеи, хромовые сапоги, по две пары носков (шерстяных) и по паре носовых платков.
Но накормить нас позабыли. После бани разыгрался аппетит. Деньги были у каждого, но — где купить? Вечер ушел на размещение по комнатам, получение постельных принадлежностей и т. п. Разместили нас по комнатам — по пять, по шесть человек на комнату. Пружинные кровати, два одеяла, две простыни, пуховая подушка, тумбочка, коврик. Полы паркетные, идеальная чистота, прислуживают наемные уборщики, проверенные НКВД. На стенах, конечно, Сталин и Ежов.
Наконец-то, в 23 часа, нас повели на ужин. День кончен.
Наутро нас подняли ровно в 6 часов. Разбили по отделениям и взводам, выдали винтовки, принадлежности для их чистки (патронов не дали), противогазы.
Семерым оружия не дали — в том числе Пришвину.
Нормальная жизнь началась с четвертого дня, 21 числа. Вечером 26-го было общешкольное собрание с участием курсантов старшего курса. Как всегда на собраниях в Советском Союзе, много было ораторов и через край самокритики. Первым выступил начальник-комиссар, обрушившийся на Пришвина и на всю семерку, оставленную невооруженной.
— К нам хотели пробраться люди с прошлым, — говорил он с возмущением, а про Пришвина сказал, — он хотел разложить, пошатнуть нашу железную дисциплину, но это ему не удалось. Глаз чекиста зорок, мы раскрываем и не таких преступников!
В чем — точней — была вина остальных из злополучной семерки, мы так и не узнали.
Ретивые ораторы, кричавшие, что НКВД, руководимое Сталиным и Ежовым, разглядело в Пришвине неблагонадежного человека, тем самым выдали себя: было ясно — вот они, сексоты НКВД или будущие сексоты.
Было вынесено решение — откомандировать всех семерых, а о Пришвине возбудить дело через партийную организацию завода, его рекомендовавшую. По-видимому, вина остальных была в том, что в их анкетах не все концы сходились с концами: «люди с прошлым»!..
Собрание было для нас полезно в том отношении, что мы лишний раз вспомнили о полной невозможности для советского человека не только протестовать, но и признаваться в том, что какой-нибудь пустяк ему не по душе. Если этот «пустяк» — действие властей предержащих.
Я сделал для себя вывод: легенду надо повторять в уме почаще, и не ошибся, потому что кое-кто из нас жестоко поплатился за легкомысленное отношение к подробностям своей «биографии».
