— Да я не про это. С лягушечьими делами ты справишься хорошо. А вот с трудностями личного характера…
— Это что еще такое?
— Я имею в виду Лебяжий… Быть рядом с островом, где живут мать, жена, дети и не повидать их хоть краем глаза — это, знаешь, муки Прометея, выпавшие на долю простого смертного! Заранее, брат, сочувствую.
— Ошибаетесь, мистер Кеннеди. Никаких мук я не буду испытывать.
— Не будешь? — изумился Картер. — Почему? Да разве ты каменный? Разве у тебя вместо сердца арифмометр? Неужели тебе и в самом деле не хочется повидать родных?
— А чего на них смотреть? Давно забыл, какие они есть. Да и они такой же монетой платят. Похоронили как безвестно пропавшего. Пятнадцать лет ни слуху ни духу. За это время в голой степи лес может вырасти, реки высохнуть, горы с места сдвинуться.
— Это, конечно, верно, но все ж таки… родная мать, жена, дети.
— Детей тогда жалеешь и любишь, когда они на твоих глазах растут, когда пуповиной с ними связан. А насчет жены… с кем ночь делишь, та тебе и жена. В каждый свой выходной день, в воскресенье я нахожу себе жену в веселом доме Регенсбурга.
— Слушай, Дорофей, не валяй дурака. Ты гораздо лучше, чем хочешь показаться. Не верю я, что у тебя нет потребности в семейном очаге.
— Мало ли какие бывают потребности у нашего безродного брата.
— Но ведь семью создает даже африканский людоед. А ты… неужели бобылем на всю жизнь останешься?
— Да на какие шиши я создам ее, семью?
— У тебя будут деньги, когда выполнишь задание и вернешься. И немалые. Три тысячи долларов.
— Три тысячи!.. Могли бы и больше заплатить, мистер Кеннеди. Головой все-таки рискую.
— Это верно. К сожалению, такова ставка, И я не могу ее сейчас увеличить. Но я буду ходатайствовать о пересмотре гонорара до пяти тысяч. И добьюсь.
— Получу эти пять тысяч, тогда и о семье подумаю. А пока, мистер Кеннеди, не до этой роскоши. Сейчас вся моя личная жизнь вот тут. — Дорофей кивнул на Дунай.
«Прекрасно! Молодец!» — мысленно похвалил Картер «лягушку». Он уже гордился этим русским старовером, с начисто выпотрошенным человеческим нутром. И тем не менее он продолжал явно бесполезное дело.
Пришло время ввести в игру главные козыри. Надо было завершить испытание неожиданным, оглушающим, ослепляющим выстрелом из пушки главного калибра.
И Картер сделал это, хотя вовсе не надеялся на эффект.
На Дунай медленно наползали легкие прозрачные сумерки. На его светлой, тихой поверхности, вырос неуклюжий короткотрубый чумазый буксир «Барбаросса». Шлепая по воде плицами огромных колес, он тяжело пробивался вверх по течению. Буксир тащил две плоскодонные, черные от угольной пыли баржи.
