Рукав ее свитера сполз до локтя, и я воспользовался возможностью полюбоваться её кожей.
В синеватом свете фонарей я увидел, что её рука была усеяна чем–то похожим на следы от ожогов. Это были круглые шрамы, примерно пять миллиметров в диаметре. Они очень напоминали мне отметины, которые деревенские хулиганы выжигали друг–другу сигаретами, чтобы доказать свою крутизну.
Заметив мой взгляд, Мисаки одернула рукав.
— Ты видел? — спросила она дрожащим голосом.
— Видел что? — я притворился, что не понял, о чем она говорит.
Тогда я вспомнил, что Мисаки всегда носила одежду с длинными рукавами. Даже в недавнюю жару она продолжала так одеваться — но что с того?
— О чем будет сегодняшняя лекция? — весело спросил я, чтобы сменить тему.
Мисаки не ответила. Согнувшись, она сидела на скамейке и дрожала от страха. У нее даже зубы стучали.
Прошло довольно много времени.
Наконец, Мисаки объявила:
— Я ухожу, — и, пошатываясь, она побрела к выходу из парка.
Я смотрел на то, как она уходит, и спорил с собой, должен ли я остановить её. Мисаки остановилась возле качелей и обернулась.
— Теперь ты меня ненавидишь, да? — спросила она.
— О чем ты?
— Ты, наверно, больше не придешь. — Она все время делала подобные странные выводы.
Мисаки смотрела мне в глаза, а потом отвела взгляд. Затем она снова взглянула на меня.
— Ты придешь завтра?
— Если я нарушу контракт, мне придется заплатить миллион йен, так ведь?
— А, ну да, точно, — наконец Мисаки немного улыбнулась.
Я вернулся домой, и, забинтовав свои раны, уснул.
