К несчастью, удобный момент все не наступал. Миновала среда, за ней утро четверга, днем у Анджелы было заседание женского института, с которого она вернулась предельно уставшая. Выдалась было минутка в пятницу, но все же не совсем подходящая: отец беседовал с посетителем в саду и уже накрывали стол к чаю. То так, то эдак, но к субботе Ферелин все еще не открыла перед Анджелой своей постыдной тайны.
«Сегодня или никогда», твердо сказала она себе в субботу.
Гордон Зеллаби уже заканчивал завтрак, когда Ферелин вышла к столу. Он рассеянно поцеловал ее, затем отдался работе: вначале в глубокой задумчивости обошел сад, затем направился в свой кабинет.
Ферелин отведала хлопьев, выпила кофе и принялась за яичницу с ветчиной. Одолев пару кусочков, она отодвинула свою тарелку так решительно, что Анджела прервала размышления и посмотрела на нее с интересом.
— Что-то не так? — спросила она с противоположного конца стола. — Яйца несвежие?
— О, с этим все в порядке, — ответила Ферелин. — Просто не хочется есть.
Но Анджела Не спросила «почему?», как того ждала Ферелин. Приходилось брать инициативу в свои руки. Она задержала дыхание.
— Видишь ли, Анджела, мне с утра что-то нездоровится.
— О, в самом деле? — спросила мачеха и отрезала кусочек хлеба. Намазывая его мармеладом, она негромко добавила:
— И мне тоже. Странно, правда? Ферелин решила довести дело до конца:
— Дело в том, что мне плохо не без причин. У меня… будет ребенок.
Анджела несколько мгновений смотрела на нее с интересом, а затем медленно кивнула:
— У меня тоже.
И с удвоенным тщанием намазала на хлеб остальной мармелад.
Ферелин изумленно открыла рот. К великому стыду своему, она была явно шокирована. Но… Собственно, почему бы и нет. Анджела всего на каких-то шестнадцать лет старше, и все это вполне естественно, вот только… кто бы мог подумать… в конце концов, папа был совсем дедушкой… Очень уж это неожиданно… Не то чтобы Анджела вдруг стала хуже, нет… я ее очень люблю… как старшую сестру…
Она продолжала смотреть на Анджелу, тщетно пытаясь проронить хоть слово. В голове все перепуталось, Анджела уставилась в окно. Ее темные глаза сияли. Сияние нарастало, и вскоре превратилось в две слезинки, сбежавшие по ее щекам. Ферелин все сидела, как парализованная, не в силах шевельнуться. Она никогда не видела Анджелу в слезах — в критических ситуациях мачеха предпочитала действие.
Анджела наклонилась вперед и уронила голову на руки. Ферелин вскочила, словно освободившись от чего-то. Она подбежала к Анджеле, обняла ее, прижала к себе и стала гладить ее волосы, шепча слова утешения.
