— И твое путешествие оказалось напрасным.
Стражник говорил по-заморийски с незнакомым акцентом.
— Вас обоих недавно наняли? — спросил Конан.
— Да, мы из Вольного отряда капитана Катигерна.
Конан, которого раздражала грубая манера стражника, старался сохранять спокойствие.
— Откуда ты родом, дружище?
— Мы бритунийцы.
— Да что ты! Где я только не путешествовал, а в Бритунии не бывал. Мне до зарезу надо поговорить с чиновником, который вас нанимал, какого бы ранга он ни был.
— Сегодня уже поздно. Попробуй завтра утром.
Конан хмыкнул:
— Есть ли в Йезуде постоялый двор, где я мог бы заночевать, оставив лошадь в конюшне?
Солдат презрительно захохотал:
— Любой дурак знает, что только жрецы и работники храма могут приклонить голову в стенах Йезуда.
Конан так и вспыхнул от ярости. Он и без того был раздосадован медлительностью стада и упрямством жеребца, но стражник своей наглостью довел его до белого каления. Удержавшись от грубых слов, Конан постарался запомнить грубияна, чтобы при случае свести с ним счеты. Притворяясь хладнокровным, варвар спросил:
— Где же ночуют путешественники?
— У Бартейка в гостинице, в Кшесроне. Но если там битком набито паломниками, переночуешь под звездным кровом.
— Мне не впервой, — огрызнулся Конан. Он собрался было спуститься вниз, но по дороге уже поднималось стадо. Мыча и вздыхая, коровы и быки вереницей трусили под проклятия пастухов.
— Посторонись, олух, пусть стадо пройдет! — рявкнул охранник.
Конан, стиснув зубы, схватился было за меч, но, припомнив все же, что высовываться лишний раз не стоит, сдержал свой пыл. Кипя от злости, он стоял и смотрел, как проходит стадо, пока последнее животное не скрылось в воротах. На небе уже мерцали звезды. Ведя Имира, Конан с напряжением вглядывался во тьму, чтобы не оступиться и не рухнуть вместе с конем вниз с крутого утеса.
* * *
В гостинице Бартейка было много свободных спален. Паломники стекались в основном в определенные дни года, во время больших праздников в храме Заца. Весенние торжества только что миновали, а праздник Всех Богов еще не наступил, и потому в комнатах пустовали кровати, а в конюшне — стойла.
Конан, пригнувшись, вошел и осмотрел залу, где несколько посетителей сидели за столами — кто за ужином, кто за выпивкой или игрой. Некоторые были крупного телосложения, с каштановыми или рыжеватыми волосами; по их мундирам Конан догадался, что это наемники-бритунийцы. Другие, довольно невзрачного вида, были местные, за исключением одного стройного смуглого молодого стигийца с бритой головой, в длинном, до пят, монашеском одеянии. Конан встречал уже таких людей в Коринфии и Немедии, где ему объяснили, что это жрецы, монахи или просто ученые. Бритоголовый сидел, склонившись над разложенными на столе пергаментами, папирусными свитками, плоскими деревянными табличками.
