– Директором школы был один подонок по имени Мирович. – Я говорила хриплым, срывающимся голосом, как после встречи с Люцифером, когда он меня едва не задушил. – Он занимался изучением псионов. Раздобыл в своем Пучкине дипломатический пропуск и приехал к нам, чтобы реформировать программу обучения псионов Гегемонии. В качестве подопытного кролика ему выделили «Риггер-холл». Однако никто не знал, что Мирович уже давно стал пожирателем. Он отлично замаскировался и даже думать не хотел о лечении. Ему нужна была собственная игровая площадка, и он ее получил.
– Пожирателем? – Гейб поежилась. – О боги…
– Да. Это был скользкий тип, а мы… мы были просто детьми. А потом…
На мгновение мой голос прервался.
Я поставила чашку на пол, чувствуя, как тот качнулся у меня под ногами. А может, это не пол качнулся, а я начала дрожать.
– Это было ужасно, Гейб. Малейшая провинность – это если тебе еще везло, – и тебя запирали в «клетку Фарадея», которая находилась в глубоком подземелье, полностью изолированном от внешнего мира. Это было… двое детей покончили с собой. Потом Мирович заставил одного ребенка-некроманта спать в комнате, где… в общем, некромант сошел с ума и выцарапал себе глаза. В отчете это записали как несчастный случай во время занятий.
Гейб смотрела на меня круглыми глазами.
– А почему же никто не…
– Мирович хорошо платил проверяющим из Гегемонии. У него был собственный небольшой бордель, а значит, и деньги, которых ему хватало на все, в том числе и на взятки. И если кто-то из детей пытался сопротивляться, то его просто вышвыривали из школы и записывали в бридеры.
Дрожа с головы до ног, ослепнув от воспоминаний, я потерла шрам на плече.
О боги, если бы в мире была справедливость, эти воспоминания исчезли бы из моей памяти. Но они не исчезли.
Однажды моя соседка по комнате попыталась рассказать своему социальному педагогу, что творится за глухими стенами «Риггер-холла». И заплатила за это жизнью. Разумеется, в отчете это записали как самоубийство – что ж, иногда даже ребенку хватает мужества покончить с собой, только бы не превратиться в сексуального раба.
Тело Роанны повисло на проводах; она все дергалась и дергалась, пока умирали нервные окончания, ее светлая кожа дымилась, роскошные волосы горели, источая зловонный запах. Душа уже начала покидать ее тело, словно не могла дождаться момента, когда освободится окончательно, и приторно-сладкий, тошнотворный запах уже шел изнутри обгорелого тела. Пальцы директора впились в мое плечо; крепко держа меня за волосы, он не давал мне отвернуться. Я не сопротивлялась; я не хотела отворачиваться.
