Глядя на несколько тысяч желтых затылков паков, Конан понял, что это только половина победы. Требовалось как-то объясниться с паками, а никакого иного языка, кроме языка жестов, в их распоряжении для этого не было. Даже если Тэн И приняли за бога или воскресшего праотца, не было уверенности, что через два слова его не разжалуют обратно, хотя бы потому, что он не знает языка своей паствы.
Момент настал решающий. На всякий случай Тэн И поднял вверх руку с перстнем, как бы возвещая нечто торжественное. Заметив это, седой жрец опять что-то крикнул, и паки замерли, коленопреклоненно ожидая вещих слов. Мгновения были выиграны, но дальнейшая игра в молчанку становилась и вовсе нежелательной.
— Может быть, нам следует сейчас исчезнуть, о царственный? — шепнул Евсевий.— По боковым коридорам мы все равно как-нибудь пройдем через пещеры паков к цели, а прежде чем остановить нас, теперь они трижды подумают.
— Нет,— отверг идею король.— Любой не подчинившийся сумасшедший с луком или фанатик-жрец непременно подстережет нас и не замедлит сделать все, чтобы нас уничтожить. Скорее, мы должны попытаться прошествовать через весь зал в благостном молчании, а заодно прихватить с собой этого седого как заложника.
— Король! — обратился к Конану Септимии. Голос ученого дрожал от волнения. — Дозволь, я попытаюсь поговорить с ними. Этот язык представляется мне знакомым.
Евсевий хотел что-то возразить, но Конан принял решение мгновенно:
— Иди!
Аквилонец вышел вперед и встал рядом с Тэн И.
— Сейчас я буду говорить,— тихо пояснил он.— А вы, почтенный Тэн И, только открывайте рот. Они будут думать, что я ваша говорящая голова.
И, вздохнув глубоко, Септимии начал речь. Перед собой он держал свиток, на который пунктуальный Аврелий скопировал для младшего Мабидана надписи в усыпальнице. Неизвестно когда, но Септимии уже успел добавить кое-какие записи от себя. Говорил Септимии медленно, порой останавливаясь, но без запинки. Речь его свистела и шипела так же, как только что звучавшая речь жреца.
Ко всеобщему изумлению, паки слушали, и ни один из великого множества собравшихся не выказывал не то что возмущения, но даже непонимания.
— Что он говорит? — обратился Конан к Евсевию.
— Не имею понятия, о царственный,— откликнулся тот.
Тэн И старательно открывал рот, повинуясь ритму, в который укладывалась речь Септимия, пока тот не закончил. Выглядел Септимии таким уставшим, будто весь день таскал тяжелые камни на высокую гору, но остался доволен.
