— О Андерсон, это ты, — сказал я. Голос Андерсона был полон энтузиазма.
— Эй, Калверли, я видел тебя! Замечательная идея!
— Не понимаю, что ты имеешь в виду, — соврал я.
— О, ну не скромничай! Канал 36Б. «Голубая магнолия». В дальнем углу бара в классической сцене со шляпой. Ты просто сидел там и пил. Это было превосходно! Разве я не говорил, что это было превосходно, дорогая?
— Говорил, дорогой, — послышался голос на заднем плане.
Меня передернуло, когда я узнал интонации Эмеральд Рейнбоу, жены Андерсона. Я ответил осторожно:
— Рад, что тебе понравилось, Андерсон.
— Как тебе только в голову такое пришло? — спросил он как-то очень быстро.
— Ну… — начал было я, но он меня перебил. Андерсон никогда не давал тебе время ответить на вопрос.
— Ладно, не важно. Такая замечательная идея, мы думаем присоединиться! Я и Эмеральд Рейнбоу.
— Нет! Андерсон, это тихий бар! Смысл этой сцены в том, что все мы, люди, — одиноки. Ты подсядешь за мой столик, и мы будем вместе, — это разрушит весь эффект.
Наступила пауза. Я слышал, как Андерсон и Эмеральд Рейнбоу перешептываются. Похоже, они договорились. Андерсон вернулся к разговору:
— Знаешь, Калверли, Эмеральд считает, ты говоришь дело. Надо подумать об этом, но быстро. Мы уже заказали «машину времени» на утро. «Голубую магнолию» будут показывать завтра в тридцать пять часов. Не пропусти. Мы будем там.
— Андерсон! Нет, подожди!
В моем голосе звучала паника, но было поздно. Андерсон уже повесил трубку. Сидя на стуле, я наклонился вперед и упал головой на руки, осознав всю чудовищность того, что я сотворил. Никто так не уверен в таланте Андерсона, как он сам. Он считает, что у него отличное чутье на фильмы. Странно, что оно никак себя не проявляет до тех пор, пока он не прочтет рецензии.
На следующий вечер я сидел в камере развлечений за полчаса до начала фильма. Только я, бутыль ирландского виски, упаковка «феты», оливки и дурное предчувствие. Я ел сыр и выплевывал оливковые косточки в маленькое стеклянное блюдце, которое словно подрагивало в мерцающем свете проектора. Фильм начался в тридцать пять. Я был напряжен, потягивал виски, то и дело подливал себе. Потягивал и подливал. Пока все шло нормально, и я расслабился. Может, Андерсон передумал. Обычно его запала ненадолго хватает. Может, все еще обойдется.
Но я ошибался.
Действие дошло до сцены со шляпой. Богарт и Хепберн стоят у стойки, глядя друг на друга. Кэри Грант спокойно говорит со своего кресла:
