Я подняла глаза от тарелки с белесыми макаронами, посыпанными тертым сыром.
— Папа, я умру?
Он сидел напротив, глядя на мою еду с явным отвращением.
— Возможно. Особенно, если не будешь надевать велосипедный шлем.
Я рассказала ему, как чудом избежала опасности по дороге домой.
— Серьезно, если бы я упала и ударилась головой, была бы я сейчас мертва?
— Ари, я не знаю. — Он потянулся через стол за серебряным шейкером и налил себе вторую порцию коктейля. — До сих пор мелкие ссадины на тебе заживали, не так ли? И тот солнечный ожог летом — ты оправилась от него за неделю, насколько я помню. Тебе повезло, что до сих пор с тобой не случалось ничего более серьезного. Разумеется, это может измениться.
— Разумеется.
Впервые в жизни я ему позавидовала. Позже в тот же вечер, когда мы читали в гостиной, я обнаружила, что у меня есть еще вопросы.
— Папа, как действует гипноз?
Он взял закладку в виде серебряного пера и закрыл роман, который читал (по-моему, то была «Анна Каренина», поскольку вскоре после этого он и меня заставил его прочесть).
— Все дело в разделении, — начал он. — Человек пристально сосредотачивается на глазах или словах другого, пока его контроль поведения не отделится от контроля сознания. Если человек внушаем, он станет вести себя так, как велит ему другой.
Я гадала, как далеко я могла завести того парня в оранжерее.
— Правда ли, что можно заставить человека делать то, чего он не хочет?
— Это весьма спорная тема, — ответил он. — Большинство современных исследователей полагают, что при правильных обстоятельствах внушаемую личность можно заставить сделать практически что угодно. — Он с интересом взглянул на меня, как будто знал: я что-то замышляю.
Поэтому я сменила направление разговора.
— А меня ты когда-нибудь гипнотизировал?
— Да, конечно. Разве ты не помнишь?
— Нет.
Мне совсем не нравилась идея, что кто бы то ни было мог управлять моим поведением.
— Иногда, когда ты была совсем маленькая, ты имела склонность кричать. — Его голос был тихим и спокойным, после слова «кричать» он сделал паузу. — Безо всяких видимых причин ты издавала совершенно немыслимые звуки, и, разумеется, я старался утихомирить тебя с помощью бутылочки с молочной смесью, укачивания, колыбельных и всего прочего, до чего в состоянии был додуматься.
— Ты пел мне?
Я никогда не слышала, чтобы отец пел, или мне так казалось.
— Ты и вправду не помнишь? — Лицо его было печально. — Интересно почему? В любом случае, да, я пел, но порой даже это не действовало. И вот однажды ночью, вконец отчаявшись, я твердо посмотрел тебе в глаза и взглядом велел успокоиться. Я говорил, что ты в безопасности, что о тебе заботятся и что ты должна быть довольна.
