— Смертная, я пришел взять тебя, — произнес он срывающимся голосом и обнажил фальшивые клыки.
— Мне так не кажется, — отозвалась я.
Я уставилась ему в глаза — маленькие и темные, но несколько увеличенные за счет очков, — и не отводила взгляда.
Он вытаращился в ответ. И замер. Некоторое время я смотрела на него, на его раскрасневшееся лицо, на два созревших, готовых лопнуть прыща на подбородке. Он застыл, и мне подумалось, уж не загипнотизировала ли я его.
— Принеси мне стакан воды, — велела я.
Он повернулся и неуклюже двинулся в сторону кухни. Когда дверь распахнулась, я услышала, как вопят и кусаются играющие, а когда захлопнулась, вновь нагладилась тропическим уединением, где единственным звуком было капанье воды из какого-то невидимого мне источника. С минуту я развлекалась идеей опрокинуть мальчика на стол… и прокусить ему горло среди орхидей. И, признаюсь, нечто вроде жажды всколыхнулось во мне.
Спустя пару минут дверь снова открылась, и вошел парень со стаканом воды в руке.
Я медленно выпила и протянула ему пустой стакан.
— Спасибо, можешь идти, — сказала я.
Он моргнул, вздохнул и ушел.
Когда он открывал дверь, мимо него в теплицу протиснулась Кэтлин.
— Что все это значит?
Должно быть, она наблюдала за происходящим в дверное окно. Мне почему-то сделалось неловко.
— Я хотела пить, — ответила я.
Когда я уходила, уже стемнело. Кэтлин обессилела и лежала на диване, а остальные во главе с Райаном стояли над ней и нараспев скандировали: «Смерть! Смерть!» Я помахала им на прощание, но, по-моему, они меня не видели.
В одиночку я дошла до кафе, отцепила свой велосипед и покатила домой. Мимо проезжала машина, и какой-то подросток крикнул из нее; «Эй, крошка!» Подобное случалось и прежде, Кэтлин советовала мне «просто не обращать внимания». Но крик отвлек меня, велосипед на мокрых листьях пошел юзом, и мне стоило немалых усилий справиться с ним. Из тщеславия я не надевала велосипедный шлем и сейчас осознала, что могла покалечиться.
Поставив велосипед в гараж, я с минуту разглядывала высокий изящный силуэт нашего дома, левое крыло которого густо оплела глициния. За освещенными окнами находились комнаты моего детства, и в одной из них я, конечно, найду папу, сидящего с книгой в своем кожаном кресле. Он вечно мог сидеть так, и от этой мысли делалось уютно. И тут меня кольнула другая, непрошеная мысль: он-то может быть здесь вечно, а я?
Отчетливо помню запах древесного дыма в холодном воздухе, когда я стояла, глядя на дом, и размышляла, смертна ли я, в конце концов.
