Затем уже громко произнесла:
— Богатые дразнят всех, кто на стипендии. Не только нас.
Миссис Макги встала и принялась убирать тарелки, и все снова заговорили.
Это совсем не было похоже на беседы, происходившие у нас дома: здесь перебивали, возражали, кричали, громко смеялись и разговаривали за едой — и никого это, кажется, не задевало. Дома фразы всегда были законченными, диалоги логичными, они разворачивались постепенно, вдумчиво, развивались волнообразным гегельянским спиралям, рассматривая все альтернативы, прежде чем прийти к заключению. В тот вечер, пока миссис Макги везла меня обратно, я осознала, что у нас дома не было места глупости.
Поблагодарив ее и войдя в дом, я обнаружила отца в кресле у камина, он читал и ждал меня.
— Как прошел твой выход в свет? — Он откинулся на спинку своего кожаного кресла, и глаза потерялись в тени.
Я подумала обо всем, что видела и слышала сегодня, и прикинула, как бы это все описать.
— Было очень мило, — осторожно произнесла я.
При этих словах отец вздрогнул, как от боли.
— У тебя лицо горит, — сказал он. — Тебе пора в постель.
Когда я уезжала от Макгарритов, Кэтлин порывисто обняла меня на прощание. Я представила себе, как пересекаю комнату и обнимаю папу на ночь. Даже мысль об этом была смешна.
Я пожелала ему спокойной ночи и направилась наверх, не сняв пальто.
На следующее утро что-то разбудило меня раньше времени. Я выкарабкалась из постели и в полусонном состоянии пошла к окнам.
Вдруг раздался пронзительный вой — ничего подобного я в жизни не слышала. Похоже, он исходил из сада за домом. Насторожившись, я подошла к выходившему в ту сторону окну и выглянула, но, как ни вглядывалась, не разглядела ничего, кроме призрачного мерцания снега в темноте.
Шум оборвался. Мгновением позже я услышала глухой стук, как будто что-то врезалось в дом. Чья-то тень широкими шагами направлялась из сада на улицу. Я проводила фигуру глазами. Папа?
Должно быть, я снова заснула, потому что следующим звуком, который меня разбудил, был крик миссис Макги. В комнате было уже светло. Я помчалась вниз по лестнице.
Она стояла снаружи, дрожа, в зимнем пальто с искусственным лисьим воротником и в искусственной норковой шапке. Мне показалось, что при виде меня она съежилась.
— Не смотри, Ари, — сказала она.
Но я уже увидела Мармеладку, лежащую на ступеньках. Снег вокруг нее был забрызган кровью.
— Бедная кошка, невинное создание. Какой зверь мог сотворить такое?
— Вернись в дом, — прошипела мне Мэри Эллис Рут.
