- Правильно, Ассан. Головотяпы тебя премировали, я с них стружку сниму, это уж не беспокойся. А ты говори, чего хочешь? Чего тебе нужно? Одежка у тебя не праздничная. Получишь костюм, драповое пальто.
- Не надо кустюма, начальник. Не надо пальто. На хрен пальто. У меня все есть. Три кустюма есть, два пальто есть, может больше. Я тебя прошу другая премия, настоящая премия. Законвоируй меня обратно. Хочу назад в зону.
- Ты чего мелешь, чудак? Ты ж свободный гражданин. Ты давай по-рабочему, критикуй, вноси свои предложения, пожелания. Объясни, какие именно трудности. Мы поможем.
- Хочу в зону, понимаешь? Хочу жить, как человек. Когда я был зека, я в лесу давал рекорды, а приходил в зону, имел чистую кабинку, имел хорошее питание. Горячий обед, приварок, хлеб от пуза. Всегда сытый был. Хотел - выпить имел. В кабинке чистая постель - простыня, подушка - первый срок. Бабы имел красивые, чистые - сколько хотел. Не шалашовки какие, а молодые, городские девочки имел, хорошие, самостоятельные женщины. Хотел вольное барахло - купил. Знакомый урка пулял, хоть самый заграничный пинжак. Гроши имел - не считал… А теперь што? Кушать хочешь - карточки надо. Готовить некому. Обедать иди в столовка - стой очередь. Обед совсем говно. В зоне такой обед только последний доходяга хавать будет. Зарплата получать - стой очередь; а там заем берут, налог берут. Что осталось - хрен сосать. Бабы на воле тут - вовсе плохие бабы, только бляди без совести. Одна была - хорошие вещи забрала в чемодан, уехала к маме в Сибирь. Друга пришла, смеется - там никакой мамы, одно мошенство. Теперь я на мешках сплю. Не подушка - бушлат. В зоне у меня ни одна вошь не была, каждую неделю белье менял. А теперь я вшивый стал, вот смотри, пожалуйста… Возьми обратно в зону, начальник, я на совесть работать буду, я пять норм давать буду. Забери, пожалуйста, по-хорошему. А то я психану, убью кого-нибудь, большой срок получу, в другой лагерь повезут.
Просьбу Ассана не выполнили, во всяком случае за те месяцы, пока я еще оставался в Унжлаге. Говорили о нем по-разному, кто со злостью: «Вот быдло, сам на цепь просится», а кто и сочувственно: «Ну а что делать бедняге в чужом краю одному? На что ему его куцая свобода? Только пропадать…»
У нас в корпусе лежал мастер леса, заключенный с 1937 года. Образованный экономист. Слушая разговоры об этом «молении о зоне», он объяснил нам, что жизнь вольных работяг в леспромхозах, находившихся в тех же районах, что и лагерь, как правило, хуже, чем у заключенных и чем у военнопленных, и у трудмобилизованных женщин - то были немки с Поволжья, - работавших в тех же лесах. Но зато и себестоимость леса в лагере самая высокая.
