— облака, изменчивые и вдохновляющие, и невольно спрашивал себя: а куда они плывут — облака? Почему?
Случалось, по осеннему небу проносились перелетные птицы, бывало — клином, а бывало, тучей летели. И я спрашивал себя: а куда они летят, как находят дорогу?
Считается: важно отвечать на вопросы. Отвечать, конечно, правильно и желательно — быстро. Но неужели задавать вопросы не менее важно? Особенно себе.
Вот стихи. От одних хочется плакать, а от других... от других — ничего не хочется. Почему?
Или северное сияние. И зверь, и человек, когда загорается небо и от края до края бегут над головой всполохи, испытывают тревогу. В чем дело?
Или вот, куда проще, а может, и сложнее: почему Вася любит Машу, а не Зину, хотя, по общему мнению, Зина куда лучше Маши? Как объяснить?
Один выращивает герань и никак не поймет, как это можно увлекаться, например, замшелыми монетами, а другой — нумизмат — в недоумении: герань? Но это же бред, право! Почему?
Пока болел, я постоянно и помногу вопросов задавал себе. И, кажется, быстрее рос от этого... А потом, в суете будней — уроки, кружок, каток, Наташка, домашние дела, Сашка Бесюгин... — на вопросы как-то и времени не оставалось. И это худо.
А еще жалею теперь вот о чем: мне никогда не хватало времени на иностранные языки. Всерьез, я имею в виду. Если кому-нибудь любопытно мое мнение, скажу: тот, кто не знает хотя бы двух языков, кроме родного, не вполне человек. Скорее кандидат... Человек становится вполне человеком благодаря общению с людьми. А уж какое общение — на пальцах...
* * *
Вырос я в заурядной семье с твердыми, что называется, от века законами. Скажем, главой семьи считался отец, кормилец, добытчик и, соответственно, единовластный хозяин. В этом нельзя было сомневаться. Его слово — закон.
Мне это не нравилось. Сколько себя помню, такое единоначалие вызывало во мне постоянные вспышки протеста, даже бунта. За что бывал я и руган, и бит, но, кажется, так и не смирен.
Однако семья наша не была совсем уж рутинной, влияние времени сказывалось. Так, например, домострой домостроем, но отец никогда не обижал и не унижал мать. Напротив, он всячески, как умел, конечно, подчеркивал: мать — наше домашнее солнышко.
Или еще: денежку в нашей семье весьма любили и уважали, цену копеечке понимали, но жадность осуждалась искренне и решительно.
Могу, не скромничая, сказать: и я по этой части не оказался гадким утенком, хотя... тут и не обошлось без курьеза.
