Некоторое время они молчали. Клеменс, отвернувшись, перебирал на столике инструменты.
– А где остальные? Те, что были со мной в шлюпке? – спросила Рипли.
Врач наконец вложил шприц в гнездо, тщательно упаковал аптечку. И только после этого оглянулся через плечо.
– Им не повезло, – просто сказал он.
Оба они знали, что это означает. Однако спустя некоторое время женщина все же решилась уточнить:
– Они…
– Да. Погибли.
Они снова помолчали. Потом врач, все еще стоявший спиной к Рипли, уловил за собой какое-то движение.
– Мне надо идти… Идти к шлюпке.
– Послушайте, транквилизатор, конечно, творит чудеса, но ходить вам я все же пока не…
Шорох отодвигаемой ткани, скрип койки за его спиной… Врач обернулся.
Рипли стояла перед ним, выпрямившись во весь рост. И ничего теперь не прикрывало ее тело, даже простыня.
У Клеменса перехватило дыхание.
Нет, конечно, он уже видел ее наготу – в те первые минуты, когда, спешно вскрывая саркофаг, определял, кто живой, кто мертвый, и какая помощь потребуется живым, если они есть. Но на тот момент никаких иных мыслей, кроме связанных с медициной, не возникало: пациент есть пациент. Однако сейчас…
Без тени испуга или смущения она выдержала его взгляд.
– Вы дадите мне одежду? Или мне идти так?
Нет, не бесстыдство светской львицы сквозило в ее позе – четкое осознание некой цели, Долга (да, именно с большой буквы!), который нужно выполнить во что бы то ни стало. Да, ради этого она действительно готова была пройти обнаженной сквозь ряды уголовников – с тем же осознанием необходимости, как пройдет она босиком по раскаленным углям, если возникнет в том нужда.
И врач понял, что остановить ее он не в силах. А еще к нему откуда-то из глубины пришла вдруг ясная уверенность в том, что женщина эта обречена. И он даже не удивился этой своей уверенности.
Покорно он шагнул к стене, раскрыл встроенный шкафчик. Внутри оказалась обувь, белье, рабочий комбинезон.
– Учитывая характер здешних э-э-э… туземцев, я бы предложил вам все-таки одеться. Иначе реакция их будет непредсказуемой, а точнее, вполне предсказуемой. Ведь никто из них многие годы не видел женщин…
Не глядя на Рипли, врач подал ей одежду.
– Между прочим, и я тоже, – прошептал он так тихо, что едва услышал сам себя.
