– Вы врач?
Этот вопрос был понятен. Рипли видела перед собой человека с тюремной стрижкой «под ноль» и в робе, отличающейся от тюремной одежды только меховой оторочкой (осознав это, она поежилась – в помещении было прохладно). Помещение тоже весьма отдаленно напоминало госпиталь, – по крайней мере, с точки зрения лейтенанта космофлота. Хаотическая планировка, койки застланы покрывалами достаточно серыми, чтобы не быть белыми, почти никаких признаков медицинского оборудования…
– Моя фамилия Клеменс. Я здесь главный врач, а также санитар, медсестра и паталогоанатом, если до этого дойдет. Все в едином лице.
– Здесь – это где? – в голосе Рипли еще сохранялась настороженность.
– «Здесь» – это Ярость-261. Планета-тюрьма, причем из самых строгих. Ну, теперь, когда ваше любопытство удовлетворено, быть может, вы позволите мне сделать то, что я собирался?
Пальцы, сдерживающие руку Клеменса, обмякли. Игла легко пронзила гладкую кожу, сразу же найдя вену.
– Не волнуйтесь, это просто приведет вас в чувство, – Клеменс следил, как поршень, миллиметр за миллиметром, уходит в шприц, медленно обогащая кровь целебной смесью. Потом он с каким-то исследовательским интересом прикоснулся к прическе женщины. – У вас великолепные волосы. К сожалению, вам придется их лишиться, – сказал он безжалостно. – У нас здесь проблемы с… паразитами. – И снова женщина вздрогнула, и снова это не укрылось от внимания врача. – Нет, нет, ничего экзотического: Ярость лишена жизни. Вши. Обыкновенные земные вши, бич нашей тюремной системы. Никак их не выведем.
Уголком глаза Клеменс следил за своей пациенткой, которая снова лежала неподвижно, прислушиваясь к своим ощущениям. Сейчас она, конечно, захочет узнать, каким образом ее занесло в тюрьму. Ну, так и есть:
– Как я попала сюда?
– На спасательной шлюпке. Судьба корабля неизвестна, но о ней нетрудно догадаться: от хорошей жизни на шлюпках в открытый космос не выходят. Если не секрет, что это был за корабль? И откуда вы летели?
И тут возникла заминка. Маленькая такая заминка, неуловимая, но несомненная для цепкого восприятия медика.
– Не знаю. Я последние две недели болела – не помню ничего…
Она уклонилась. Уклонилась от самого безобидного вопроса, за которым вовсе не было какой-то задней мысли.
– Однако то, что вы болели именно две недели, вы помните… Впрочем, хотя вы и в тюрьме, – но отнюдь не в качестве осужденной. И уж во всяком случае я – не следователь. Так что воля ваша.
