Рипли взялась за ручку дверцы.
– Три!
Дверца распахнулась, луч света ворвался в мрак шкафа и высветил два желтых глаза и огромную шипящую пасть.
– Вот он! Быстро! – взревел Паркер.
Бретт ткнул в шкаф набалдашником, блеснула молния, разноцветные искры брызнули во все стороны. Рипли отшатнулась, роняя тепловизор. Рыжий комок ярости с воем пронесся мимо, обогнул расставленную Паркером сеть и исчез в коридоре.
– Не дайте ему уйти!
– Да стойте, стойте, вы, – орал Бретт. – Это не он! Это кот!
– Что? – Паркер нервно хихикнул. – Это был Джонси?
– Да!
Все расхохотались, выпуская из глубины легких набранный для рывка и борьбы воздух.
Первой успокоилась Рипли. В ее глазах снова появилась тревога.
– Черт! Нам надо поймать его!
– Для чего? – Бретт непонимающе посмотрел на нее.
– Эта тварь может сожрать беднягу.
– Точно, – влез с комментариями Паркер – он все еще веселился, – эта штука закусит нашим Джонсом на завтрак. Она получит великолепный рыжий завтрак!
– Да. Но самое главное – не это. Джонс – лишняя тепловая мишень для нас. Мы же не собираемся целую вечность гоняться по кораблю за котом? Кроме того, ведь ты и сам, Бретт, мог попасть в него из своей пушки.
– Верно.
– А раз верно, значит сбегай и поищи его. Он далеко не уйдет, – сказал Паркер, прилаживая сеть обратно к поясу.
– Вы думаете, я сюда нанимался кошколовом? – обиделся Бретт и полез в карман за сигаретой.
– Но ведь вы же большие друзья, и ты наверняка знаешь, где он. – Рипли закрыла шкаф.
– Да, знаю, – прищурился он. – Ну и что?
– Ничего.
– Ладно. Все понял, – уголки рта Бретта поползли вниз. – Это была только шутка. Я пошел.
Он натянул на глаза бейсболку и зашагал к выходу. У люка он обернулся:
– Только если вместо Джонса я найду эту тварь, то нести ее за шиворот сюда я не буду.
– О'кей, – улыбнулся Паркер.
– Давай быстро, – кивнула Рипли. – Мы сейчас здесь все уберем, а ты лови его в темпе. Еще ведь полно работы.
Перехватывает горло, и пить страшно хочется. А еще больше хочется на все плюнуть. Зачем рисковать собственной шкурой ради какой-то рыжей хвостатой твари, когда другая, тоже имеющая хвост дрянь может прожрать в тебе дыру любого калибра.
Каждый шаг по этим пустым темным коридорам дается с величайшим трудом. Гул собственных шагов одновременно пугает и взводит до предела. Тут и без того боишься собственной тени. Иногда даже оборачиваешься на звук собственного дыхания, отраженный соседней переборкой. А этот треклятый тоннель все тянется и тянется. И лезут, лезут какие-то дурацкие мысли, видения. А может, этот проклятый червяк уже сожрал Джонси? Фу ты, вечно какой-то бред. Не успел он его сожрать за две минуты! Бред!.. Сколько ни смотрел этих фильмов, ни читал этого дерьма с морем крови, – всегда представлял себя главным героем. И всегда понимал, что облажаюсь. А тут гораздо хуже! Когда башкой не думаешь, извилинами не шевелишь, то ничего. Даже эти плохо покрашенные стены во мраке кажутся не такими угрюмыми; а когда, не дай Бог, хоть четвертинкой извилины, хоть одной клеточкой воспаленного мозга сообразишь… Хана! Господи! Что я делаю?! Хочется забиться куда-то и просто ждать, когда все это кончится. Желание вырваться из остохреневшего замкнутого пространства охватывает с такой силой, что еле сдерживаешь себя, чтобы не заскулить и не побежать с воем по этим чертовым коридорам. Кажется, это называется клаустрофобия… Ну да начхать, как это называется, но штука это на редкость дерьмовая. Это уж точно. Послать бы все ко всем чертям и укатить в горы. К горной реке, где холодная родниковая вода, и среди покрытых мхом камней плещется во-о-от такая вот форель. И чтобы Паркер от удовольствия хлопал лопуховыми губищами: «Well!». А-а-а!…
