Настя замолчала. Бурцев подумал и кивнул. Так бывает. Кажется, что любишь человека, а на самом деле…
— Тогда он был очень популярен, — вспомнила Настя. — Это потом у него случились известные неприятности. Его втянули в политику, он выступил в поддержку людей, а они оказались негодяями. Вышел скандал… Его поливали грязью… Только ленивый журналистишка не трепал его имя. Он страшно переживал. Пропал из виду. Говорили, что навсегда оставил театр и кино… Ушел в бизнес…
Настя помолчала. И заговорила опять.
— А я между тем выросла. И дважды пыталась поступать в столичный вуз. И оба раза провалилась. А его стали забывать… И уже над кроватями местных девчонок висели другие фотографии. Кумиры меняются быстро… Лишь я… я по-прежнему оставалась ему верна… — сказала она.
Бурцев опять кивнул: это правильно.
— А потом мне выпал шанс переехать в этот город. И я переехала. — Настя запнулась, вспомнив что-то неприятное, и почему-то посмотрела на телефонный аппарат, стоящий на журнальном столике. — И первое время ходила по этим улицам так, будто со мной произошло чудо. Оттого что я все-таки здесь… И могу запросто пойти в этот театр или в этот музей. Или увидеть, как проезжает в машине известный всей стране человек. И даже случайно повстречать его, моего кумира… Я уже знала, как сложилась его судьба. Знала, что он по-прежнему живет в этом городе. И стал преуспевающим бизнесменом. После моей глубинки мне казалось удивительным, что я могу запросто пройти мимо офиса его компании, ставшей известной. И, может быть, увидеть у дверей его…
Девушка взглянула в глаза Бурцеву, и тот кивнул.
— А потом опять большая удача… В его фирму набирали новый персонал. Я пришла на собеседование — и меня взяли! Взяли почти никем, девочкой в торговый зал… И уже это было вообще невероятно! Если бы я рассказала кому-нибудь из школьных подружек — мне бы не поверили. Я по нескольку раз в день видела его в коридорах. Слышала его голос. Попадалась ему на глаза. Вблизи он оказался еще лучше, чем на экране… Такой интеллигентный. Деликатный… И в то же время сильный. А глаза — грустные-грустные… И седые виски. Я влюбилась по уши, уже по-настоящему…
Настя некоторое время сидела, глядя невидящими глазами перед собой. Потом накинула на плечи пуховый платок, зябко укуталась и заговорила опять:
— Я мечтала, молилась, колдовала, чтобы он меня заметил, — и он заметил. Я была такая свеженькая, такая непосредственная, веселая. К тому же землячка. Я ему понравилась… Он перевел меня в свою секретарскую группу, помощницей, я стала работать в соседнем с ним кабинете, общалась с ним по нескольку раз в день.
