— And it’s been the ruin of many a poor boy
And God I know I'm one. — Санни закончила песню и заметила меня: — Скорпи! Ну наконец-то! Я уж думала, ты не придешь… Проходи, что стоишь, как неродной?
Определенно, сюда стоило прийти хотя бы ради того, чтоб увидеть ошарашенные физиономии Розы и компании.
— Санни, ты… — От возмущения Хьюго даже заикаться начал. — Ты… пригласила его?!
— Ну да, а что? — Пожала плечами Санни, отхлебывая пиво.
— Ты с ума сошла! — Взвилась Роза. — Это же Малфой!
Санни беззаботно рассмеялась в ответ:
— Да брось ты, Роз! Места всем хватит! Скорпи, не стой столбом, в ногах правды нет, она в другом месте, пониже! Лови!
Я едва успел поймать летящую в меня бутылку пива. Вот так, гриффиндорское чучело, ходил и ходить буду.
Санни снова взяла гитару и ударила по струнам:
— One, Two, Three O’clock, Four O’clock rock,
Five, Six, Seven O’clock, Eight O’clock rock.
Nine, Ten, Eleven O’clock, Twelve O’clock rock…
— We’re gonna rock around the clock tonight!
— Подхватили остальные…
А я снова почувствовал себя в купе Хогвартс-экспресса…
* * *
Мы разошлись под утро. Первыми «отвалились» Райвенкло, уснули вповалку на своем диване. Барсуки уползали в свои спальни постепенно — им хорошо, они у себя дома. Дольше всех держались гиффиндорцы, но часам к четырем утра Роза уже мирно дрыхла, свернувшись в кресле большой рыжей кошкой, младший Поттер тоже клевал носом. У камина вокруг Санни остались изрядно накачавшийся пивом Джеймс, меланхоличный Хью, который всю ночь пил кофе, трое хаффлпаффских старшекурсников и я. Ближе к утру в гостиной стало холодно, и мне волей-неволей пришлось выползти из облюбованного в самом начале вечеринки угла поближе к камину.
Сидя тесным кружком у огня, мы тихо, чтобы не потревожить спящих, разговаривали о какой-то ерунде. О музыке, о погоде, о том, какие породы сов летают быстрее, о метлах и квиддиче, о способах приготовления кофе, о чем-то еще… Санни молча улыбалась, слушая нас, и почти беззвучно перебирала струны.
Мне было тепло и радостно. Тепло от камина и от присутствия Санни. Солнечное, оголтело-веселое, бесшабашное существо, она источала невидимый глазу, но ощущаемый сердцем свет. Ее свет изгонял ненависть, презрение и боль, очищая душу ласковыми касаниями чистого счастья. А радостно было оттого, что в тот вечер в Барсучьей гостиной не нужно было «делать лицо» и держать марку чистокровного мерзавца. Пожалуй, я еще никогда так не отдыхал от себя.
