— Как ты думаешь, дедушка Еким, хорошая это штука — кирпичный завод для колхоза?
— Знамо, дело хорошее, коль пойдет… — не договорив, Еким стал искать шило.
Петр тупо посмотрел на старика и процедил сквозь зубы:
— Брось эту рухлядь!
— Никак, ты говоришь — лось пухнет? — переспросил старик. — Где? В болоте?
— Хомут! — крикнул председатель. — Чинить еще такую рвань! — Схватив хомут, Петр выбежал из конюшни и, размахнувшись, бросил в канаву, потом, не простясь с Екимом, поехал куда глаза глядят.
Еким покачал головой и, обращаясь к жеребцу, сказал:
— Вот как без бога жить. Видишь, как черти его одолели. Так и шпыняют, так и шпыняют под бока…
До пяти часов вечера Петр бесцельно бродил по Лукашам. Председателя останавливали, о чем-то спрашивали, и он что-то отвечал. Но кто спрашивал и что он отвечал, Петр не помнил.
После того вечера он старался избегать встреч с Ульяной. Ульяна же сменила свою любовь к председателю на лютую ненависть. Когда мимо нее с опущенной головой прошел Петр, она отвернулась и громко сказала:
— Шляются тут разные, малохольные!
В конце концов Петр не выдержал и сам пошел к Максиму. Когда он открыл дверь, ему показалось, что в доме щепают дранку. Петр боязливо переступил порог и увидел на кровати спящего Максима. Тот храпел, открыв рот и уставив в потолок бороду. Петр чуть не заплакал.
— В такой день спать, да еще так бессовестно храпеть!
Он сел на лавку и стал ждать. Прошло пять минут… десять… Нервы председателя натянулись до стона; еще немного — и они бы не выдержали. К счастью, в это время вошла хозяйка — Татьяна Корнилова. Она бесцеремонно взяла Максима за бороду и подняла с кровати.
— Максим Степаныч, скоро будем начинать? — робко спросил Петр.
— Чего начинать? — зевая, спросил Максим.
— Кирпич… Кирпич выставлять. Да что вы все позабывали!
— Зачем забывать… Успеем вынуть. Не торопись, Фаддеич… Сейчас редьки поедим… Потом чаю попьем…
«Ешьте редьку, чай пейте, теперь мне все равно. Если уж вы такие, то и мне на все наплевать… Зачем я только связался с этим заводом?» — Петр почувствовал себя одиноким, всеми покинутым человеком.
Он ел с Максимом редьку, пил чай с медом… Потом они пошли на Лом. Всю дорогу Петра не покидало сознание горького одиночества. «Наверное, больше никто и не придет, кроме нас, Журки и Лёхи», — думал он. До самого завода на дороге действительно никто и не появился. Однако, когда они свернули к заводу и за кустами послышался многоголосый говор, сердце у него екнуло… Он ошибся: пришли почти все. Даже старый Еким приплелся. Он стоял в толпе и, приставив к уху ладонь, на каждый звук, как воробей, поворачивал голову. Когда Петр с Максимом подошли, все расступились, пропустили начальство, а потом опять тесно обступили печь, напоминавшую огромную кучу хвороста. Такие печи, типа лукашевского заводика, обычно глубоко зарывают в землю. Для сохранения жары во время обжига сверху они заваливаются бревнами, сучьями и даже травой.
