Бычий медальон ощутимо ударил Дьюранда по груди. В опустевшем дворе гулко разносились голоса собиравшихся рыцарей. Свет уже покинул двор, а скоро покинет и небо.
Сняв с шеи медальон, Дьюранд подошел к повозкам. В конце концов жрецы все же позволили ему поискать среди тел погибшего друга. Дьюранд надел медальон поверх свалявшейся бороды и гривы спутанных волос, а потом пробормотал несколько слов, тихо обращаясь к Небесному Воинству.
— Не стоит слишком долго стоять на ночном воздухе, — внезапно раздался знакомый голос. — Особенно тут.
Обернувшись, Дьюранд разглядел, что через тонущий в сумерках двор к нему шагает Конзар. Голова старого рыцаря была перевязана.
— Смотри, какое местечко у ворот, — промолвил он, указывая на каменную скамью для часового.
Конзар уселся и глубоко вздохнул.
— Сколько тебе, сынок?
— Я повидал двадцать одну зиму.
— Двадцать одну? — повторил Конзар. — Сдается мне, с тех пор, как я ношу шпоры, как раз двадцать одна зима и миновала. — Он выхватил из ножен свой меч, Разящий, и Дьюранд услышал высокую, потустороннюю песнь клинка в ночном воздухе. — Я завоевал этот меч в первую же свою луну и с тех пор сражался еще семь лет, пока не обратил на себя внимание старого герцога Беоранского. А в следующую луну Кассонель Дамаринский стоял на лестнице в Тернгире — и я потерпел поражение. Четырнадцать лет с тех пор прошло — даже и все пятнадцать.
Дьюранд попытался представить себе жизнь, состоящую из сплошных ночных дозоров, неистовых турниров и военных походов на юг. Сам-то он был рыцарем меньше полугода.
— Ага, смотри, — внезапно промолвил Конзар, указывая клинком через темную траву на другой конец двора, туда, где в выбоинах и неровностях почвы копошились густые, точно чернила, тени. Небывало черные, неправдоподобно густые — казалось, поутру на их месте останутся пятна.
Дьюранд поднял руку, сложив пальцы в знаке Небесного Ока.
— Видишь? — спросил Конзар, но, заметив жест Дьюранда, сам ответил на собственный вопрос: — Еще бы. Смерть и солдаты. Ничего не поделаешь, через какое-то время поневоле начинаешь видеть. Это Утраченные души, жадные до крови. Берхард или Гермунд рассказали бы тебе о них побольше.
— Воинство… — по странным формам пробежала судорожная дрожь, точно слова старого воина действовали на них, как соль на пиявок. — Небесное, — закончил Дьюранд.
Конзар хмыкнул. Чернильные тени вязались в узлы, извивались струей дыма.
— Неужели и мы кончим вот так? — с ужасом спросил Дьюранд. Голова у него шла кругом от стыда и тоски по былым дням.
