Тогда я сказал «ладно» и повесил трубку.
– Я знаю, что нужно сделать, – сказал отец. – Встретимся в вагоне.
Дверь ее квартиры была открыта, я вошел, но внизу ее не было. Поднимаясь наверх, я подумал, что она, вероятно, лежит на кушетке полураздетая, но я ошибся. Она стояла у окна и смотрела на улицу. Она повернулась ко мне – и, ей-богу же, у нее на глазах были слезы.
– Что с вами случилось? – спросил я.
Сначала она не могла говорить, но потом сказала:
– Вы думаете, наверно, я плачу оттого, что вы уезжаете и я вас долго не увижу, а может быть, и совсем никогда, но я плачу совсем не от этого.
– Хорошо, отчего бы вы ни плакали, перестаньте.
– Хотите выпить? – всхлипнула она. – Хотите немножко музыки?
– У меня есть время выпить стаканчик, – сказал я. – И чуточку послушать музыку. Вы, верно, знаете это место из Брамса, которое я так люблю.
– Конечно, знаю, – произнесла она сквозь слезы.
Она налила мне огромный бокал, достала альбом с пластинками Брамса, нашла ту, что нужно, и завела патефон. От этого стало немножко легче, чем когда она просто плакала, хотя и не совсем хорошо, потому что эта мелодия Брамса, которую я так люблю, сама была похожа на слезы.
– Вы думаете, Брамс никогда не плакал? – сказала она со слезами.
Я обнял ее и привлек к себе, но от этого она заплакала еще сильнее, так что я снова взялся за бокал.
– Хотите знать, отчего я реву? – спросила она.
– Пожалуйста, расскажите.
– Да оттого, что эти старые самодуры взялись убивать молодежь вроде вас через каждые двадцать с чем-нибудь лет и никто не знает, останется ли он в живых, а они будут это делать снова и снова. Вы должны бежать в Мексику, вот что. Не ради меня – я, может быть, и люблю вас, а ради вас самого. Бегите, пока не поздно. Они вас убьют – я знаю, какие они. Старые дураки, коварные, мерзкие – ну, да вы сами знаете не хуже меня.
Это было очень смешно, и я рассмеялся, а вслед за мной засмеялась и она. И я ее обнял и поцеловал, но потом она опять заплакала.
– Вы думаете, вам больше повезет, чем другим, и с вами ничего не случится, – говорила она. – Но это только потому, что вы не понимаете, как опасны эти дураки. Они живут до восьмидесяти восьми лет, а скольких лет убьют вас, им все равно. Бегите в Мексику, и пусть они подыхают от старости.
– Я в таком роде войск, где не очень опасно, – сказал я.
– Пароход, на котором вы будете плыть, пойдет ко дну, и вы утонете, – говорила она, все еще плача. – Или вы попадете под грузовик. Или упадете с чего-нибудь.
