– Посмеялся над чем-нибудь?
– Немножко.
– Поплакал?
– Что?
– Поплакал, говорю? Про себя или на самом деле?
– И так и сяк.
– О чем?
– Обо всем понемножку.
– Я тоже, – сказал Джо. – Собачонка не прибегала, не заводила дружбы?
– Ага. А к тебе?
– Ага, – сказал Джо.
– Почему это у них так странно? – спросил я.
– Что ты хочешь сказать?
– Почему собаки с одними заводят дружбу, а с другими нет?
– Они готовы завести дружбу со всяким.
– Говорят, они избегают тех, кто не так пахнет.
– Нет таких людей на свете, которые не так пахнут, – сказал Джо.
– Ну, может, не так пахнут на их собачий вкус.
– Может быть, – сказал Джо. – Только не стоит судить о людях на собачий лад. У нас свой, человеческий запах.
– Возможно.
Мы приехали в караульное помещение, попили кофе с бутербродами, долго сидели и разговаривали. Потом растянулись на койках и уснули. Незадолго до шести нас разбудили, развезли опять на грузовике по постам, и мы простояли еще два часа в карауле.
Было почти половина девятого, когда я вернулся в роту, и я прошел прямо в канцелярию, чтобы отдать сержанту Какалоковичу его бумажки. Он сидел за своим столиком и просматривал список больных. Да и у него самого вид был нездоровый. Когда он поднял на меня глаза, я даже не улыбнулся. Никого, кроме нас, там не было, так что я достал бумажки из кармана и протянул ему. Он посмотрел на меня испытующе, как будто хотел угадать, много ли я знаю, и, по-видимому, решил, что я знаю достаточно, потому что сказал:
– Спасибо, Весли.
Я ужасно обрадовался, что мне не пришлось говорить неправду, и благодарил Бога, но, когда я повернулся, чтобы идти, сержант вдруг спросил очень спокойно:
– Лу Марриаччи ты видел?
Я испугался; вот теперь мне придется солгать, и я уже до конца своих дней не вылезу из этой лжи.
– Когда? – спросил я.
– Сегодня утром.
– Нет, не видал, – сказал я, и это было правдой, но очень близкой ко лжи.
– Мне нужно с ним поговорить, – сказал сержант.
Вот оно, начинается. Не уйти мне теперь от беды. Я подумал, не спросить ли сержанта, о чем он хочет поговорить с Марриаччи, но тут же отказался от этой мысли. Я боялся, что если стану задавать вопросы, то мне только скорее придется начать лгать, а я хотел отдалить этот момент елико возможно.
Тут сержант и говорит, этак небрежно:
– Лу Марриаччи подлежит отправке домой. Его освобождают от службы.
– Что?
– Ему больше тридцати восьми лет. Вышел в министерстве новый приказ, дня два тому назад. Через несколько дней Лу будет дома. Он включен в список. Увидишь его – передай ему, ладно?
