— Не деревня, а клад-би-ще, — громко произнес Дэнуц, разделяя на слоги страшное слово.
— Ой, Дэнуц!
— Боишься?
— С тобой нет.
Дэнуц с трудом сдержал вздох облегчения.
— …Хорошо. Пойдем вместе со мной назад.
— Можно, я возьму тебя за руку, Дэнуц?
Две руки крепко сцепились и судорожно сжались возле кладбища. Они двинулись в путь. Шаги Дэнуца все убыстрялись. В нем опять клокотало желание идти как можно быстрее.
— Дэнуц, может быть, пойдем чуть медленнее?
— Тебе придется идти одной!
— Нет, Дэнуц… я хочу с тобой… но я больше не могу. Пойдем помедленнее, Дэнуц…
— Как хочешь! Я спешу.
— Зачем, Дэнуц? Дядя Пуйу нас ждет.
— Я уже сказал тебе однажды!
…Навстречу императору вышла злая колдунья и преградила ему путь. И так как у него кончились пули, императору пришлось вступить с ней в рукопашную схватку. На помощь колдунье с кладбища прилетели злые духи. Но руки императора, как и храбрость его, были крепче железа. Ружье в одной руке, рука колдуньи в другой, и — в путь-дорогу! Император шел вперед, чтобы утопить колдунью в крови поверженного дракона… Честь и хвала такому императору!..
Из великого небесного богатства падали звезды и звездочки, утренние и вечерние, — в ночь и в бесконечность.
— Почему ты остановилась?
Дэнуц оглянулся назад. Моника, не отрывая глаз, смотрела на небо, словно следила за полетом ангела. И с тем же выражением она взглянула на Дэнуца.
— Ох, Дэнуц, как красиво!
Так открылась ее душе первая романтическая лунная ночь…
— Где же они? — крикнул Дэнуц, выпуская теперь уже совсем не нужную ему руку Моники.
— Честное слово, я их оставила здесь! — защищалась Моника, сгибая и разгибая пальцы, онемевшие от пожатия храброго императора.
На месте охотников за лягушками — прямо как в сказке — живописный дед пек кукурузу на душистом костре из вереска и сухих стеблей.
Услышав голоса, дед нагнулся и перевернул подрумянившийся кукурузный початок: на стогах сена и на поле, а может быть, и на небе появилась тень, которая свернула голову дракону с высунутыми наружу языками.
— Дед, а дед!
— …
— Слышишь, дед?
— …
Дэнуц властно стукнул дулом ружья о землю.
— Эй! Дед! Я из Меделень!.. Слышишь?
Дед обернулся. Маленькими глазками с белыми, словно покрытыми снегом, бровями он глядел на Дэнуца, как смотрят на ласточку в небе или на букашку в траве.
— А?
— Может быть, он плохо слышит! — заметила Моника. — Говори громче, Дэнуц.
— Тебя не спрашивают! Де-душ-ка, — рявкнул Дэнуц, покраснев как рак, — ты слышишь или нет?
