— Почему?
— Открой, Ольгуца, — прозвучал громкий голос Дэнуца.
— Дай мне свое ружье.
— Хорошо.
— Поклянись.
— Клянусь честью.
— Скажи: клянусь.
— Открой, Ольгуца. Клянусь честью.
Ольгуца повернула ключ, нажала на ручку и, распахнув дверь, появилась на пороге.
— Где ружье?
— Вот оно, возьми.
Ольгуца взяла ружье, не дав Дэнуцу переступить порог.
— Плюшка! — поддела она брата, не выпуская ружья из рук.
— Можешь называть меня так! Я не рассержусь.
— Тогда я больше не буду тебя так называть.
— Как хочешь.
— А чего ты хочешь?
— Ольгуца… я хочу помириться.
— Хочешь помириться?
— Да.
— Правда?
— Правда.
— Тогда входи.
Дэнуц перевел дух.
— Моника, я и с тобой хочу помириться.
— Как я рада, Дэнуц! Давай поцелуемся.
И они расцеловались: Дэнуц поспешно — в воздух, Моника по ошибке — в нос.
— Что будем делать? — задумалась Ольгуца.
— Угости его, Ольгуца, — попыталась убедить ее Моника.
— Ты говоришь, угостить?
— Конечно, Ольгуца, почему же не угостить?
— Чем вы меня хотите угостить? — забеспокоился Дэнуц.
— Но, клянешься? — спросила Ольгуца.
— Разве я не поклялся?
— Ружьем!
— Хорошо, клянусь!
— Повторяй за мной: клянусь…
— Дети, вы не спите? — спросила во второй раз госпожа Деляну с противоположной стороны коридора.
— Моника, скажи, что мы спим; тебе она поверит.
— …Еще нет, tante Алис.
— Спокойной ночи, Моника. А я ведь слышу твой голос, Ольгуца!
— Клянусь… Ну, Ольгуца! — начал Дэнуц шепотом.
— Подожди, я сейчас придумаю!.. что у меня сделаются колики.
— …сделаются колики…
— Ольгуца, это не клятва, а проклятие! — испугалась Моника.
— Да? Отлично. Повторяй за мной… Что я сказала?
— Что у меня сделаются колики… — поморщился Дэнуц.
— …и что я пролежу в постели все каникулы…
— …и что я пролежу в постели все каникулы…
— …и доктор посадит меня на диету…
— …и доктор посадит меня на диету… — забеспокоился Дэнуц.
— …без сладкого…
— …без сладкого… — горько вздохнул он.
— …если я скажу кому-нибудь…
— …если я скажу кому-нибудь…
— …о том, что мне покажет…
— …о том, что мне покажет…
— …Ольгуца…
— …Ольгуца…
— Аминь!
— Не забудь!.. А теперь возьми назад ружье.
— Почему, Ольгуца?
— Это детское ружье! Мне оно не нужно!
— Я не возьму. Я тебе его дал.
— Тогда я оставлю его для Моники… Ты положишь его куклам в кровать. Слышишь, Моника?
…Белые пилигримы лунных дорожек на ковре, трое босых детей в длинных ночных рубашках, один с белокурыми косами, двое других — темноволосые, пировали вокруг банки с вареньем.
И все трое ели одной ложкой, под присмотром одной и той же бабушки, варенье одних и тех же великанов — сидя на полу, на ковре.
