Когда мама спросила меня в семь лет, какое мое самое большое желание, я ответила – мир во всем мире и чтоб воскрес дедушка Ленин. Положить мне теперь с прибором, которого у меня нет, на мир во всем мире и видала я дедушку Ленина в гробу и желаю нынче, чтоб гроб этот поглубже закопали. Дура ты оболваненная, девочка с русой косой и чистыми глазенками, плюю на тебя и отрекаюсь от тебя совсем.
И преданная девочка смотрит глазами, полными слез, на саму себя, обожравшуюся трупом времени.
Поэтому настойчиво советую все-таки держаться Г. Бога.
В Г. Боге невозможно разочароваться – потому что о нем ничего нельзя узнать, слава богу.
……………………………………………………………………
После триумфа на концерте «Ужей», когда нашлась такая весомая ниточка, ведущая к Валерию Времину, Карантина как-то замерла. Она отлеживалась в комнатке на втором этаже, которая для нее в свое время и предназначалась, но предназначения не выполнила. Постепенно туда перекочевал фатально копящийся в любом жилище хлам, но Карантине было и так хорошо. Закопаться в старые вещи. Никуда не спешить. Забыть… Она отрыла свой халатик, стеганый, голубой сто лет назад. В комнатке стоял даже старый черно-белый телевизор и работал – блаженство!
Родина обступила блудную дочь снаружи и уже сочилась жирными ручейками внутрь. Карантина чувствовала, как ее разносило от маминых супов и поглощаемых у экрана семечек. Как размякала воля. Как тянуло остаться здесь навсегда и ничего не хотеть.
А что? Устроиться куда продавщицей. Или в кафе… Может, замуж выйти – за разведенного шофера, которому еще лет восемь алименты платить… «Жигули» в кредит… шашлыки по воскресеньям…
– Нет! – кричал внутренний голос. – Non! Rien de rien! Нет, это смерть, это летаргия, это морок! Туда, туда, на сцену, на арену, где кипят котлы, где слепят прожектора, там должна быть Ника и ты – возле нее. У Ники будет настоящая свадьба, настоящий муж, настоящие брюлики. Не то что у тебя. Ты-то знаешь цену своим камешкам, вруша трехгрошовая. Ни разу в жизни реальную цену не сказала того, что на тебе надето-нацеплено…
Но мама! Вот стена-то тюремная. И слова такие колкие, древние подберет, чтоб до сердца доткнулись. «Позор»! Уж прямо свое собственное тело и продать нельзя. Дубина старорежимная.
– Какой такой позор? Я полюбила мужчину, я дочку родила, я не виновата, что он не женился!
– Еще не хватало на тебе жениться. По вагон-ресторанам шлялась и мужиков в туалете обслуживала, тебя Сашка Голубев снял и всем Ящерам рассказал. Вот мы ведь по-тихому не можем…
