Я кашлянула. Менелик верно понял мою реакцию.
— Нет-нет, Россия тут ни причем. Ее на этой конференции по работорговле не было. Мы — две православные страны и нам надо держаться вместе.
— Вот и разрешите нам колонию на берегу, — я ухватилась за предоставленную возможность.
Нет, не получится из меня дипломата: рублю все как есть, сразу, и совсем не могу льстить и славословить.
— Не могу, — вздохнул он. — Итальянцы сильны. У меня с ними очень хрупкий мир. Я бы и рад, но не могу. Война на носу. Единственное, на что я согласен — это на приезд вашей официальной делегации. Тут уж итальянцы закроют рот — мною решено. Ну и вашим императором. Выше только Христос.
Менелик потянул меня за руку:
— Ну, иди ко мне. С тобой разговаривать, конечно, интересно. Ты не как мои жены, которые боятся глаз поднять, но все же пора и заняться тем, ради чего ты здесь.
— Не хочу я, сир.
Он опять не разозлился. Только прищурился и произнес:
— Кстати, я вчера хотел повесить трех преступников, но дервиши их отбили. А виселицы еще не разобраны. Твои друзья могут занять их места. Очень просто. Так что не ломайся и раздевайся. Ты же не хочешь, чтобы я позвал слуг, и они живо привели бы твой рассудок в порядок.
Чтобы как-то отвлечь его, я сделала вид, что расстегиваю пуговицы, и спросила:
— Что это за люди, которых вы хотели повесить? Дервиши?
Менелик погладил меня по голове своей лапищей и пробормотал:
— Где-то я видел такие волосы. С рыжиной. Только не вспомню… — и словно отряхнув видение, добавил: — Один из них сын бывшего негуса. Когда-то был славным мальчишкой, но сейчас его окружают просто фанатики.
— Какие фанатики?
— Которые перешли к сыну от его отца. Я очень уважал императора Иоанна. Но он был христианин-фанатик и задался целью не иметь среди своих подданных мусульман, он их обращал насильно в христианство. Конечно, Иоанн мечтал о восстановлении величия Эфиопской империи. И что он сделал для этого? Он решил составить империю из четырех королевств: Тигре, Годжам, Уоло и Шоа: в каждом королевстве следовало иметь отдельного епископа и с этой целью выписал четырех абун[36] из Александрии, заплатив за каждого по 10 тысяч талеров. Лучше бы он на эти деньги купил проса и пшеницы — голодающих в стране видимо-невидимо! Я не знаю, что было бы, если бы его случайно не убили при осаде Метаммы, — Менелик привстал на ложе, его глаза блестели, он выглядел возбужденным. — Пойми, я провожу последовательную политику… А мне мешает мальчишка, выращенный французскими монахами.
