Вскоре от эфиопских детей вышла прямая польза. Они, как сухая губка, впитывали русские слова и через неделю могли вести с нами простые беседы: как тебя зовут, где ты живешь, а что это такое? Очень помогал Аршинов, переводя в затруднительных случаях, но его часто было не дозваться.
Стали появляться взрослые. Высохшие старики в белых тюрбанах сидели на окраине поселения и обмахивались кисточкой из конского волоса. Если бы не эти движения, их можно было бы принять за статуи из эбенового дерева.
А потом появились женщины. Они принесли инджеру — ноздрястые горькие лепешки, выпеченные не из муки, а из семян какого-то растения с названием тэфф. К этому хлебу полагался ват — жгучий соус, от которого горело во рту. Нестеров, попробовав хлеб, сказал, что семена, скорее, семейства резедовых. Женщины тоже были одеты в белое с узорной каймой по подолу. Их движения, плавные, как воды равнинной реки, завораживали молодых поселенцев. Они предлагали эфиопкам орехи и пытались заигрывать. Те отворачивались.
Постепенно жизнь под ярким африканским солнцем входила в нормальное русло. Заработала машина для лепки кирпичей, подростки пасли скот, женщины готовили, мужчины распахивали пустоши и несли охрану. Умельцы-мастеровые построили кузницу и оружейную мастерскую, крестьяне разбили огороды.
Конечно, картина не была идиллической — возникали ссоры и распри, но Аршинов каким-то образом мог улаживать конфликты так, что они больше не возникали.
Пергамент старого монаха волновал меня все меньше, так как в веренице повседневных дел как-то забылась стародавняя история с рубинами царицы Савской.
А однажды возле нашего поселения появились вооруженные темнокожие люди. Поселенцы бросили работу и поспешили встретить их наготове.
На каурых низкорослых лошадках в седлах со странными стременами только для большого пальца сидели воины в белых балахонах. На головах у троих я приметила шапочки с пером какой-то экзотической птицы. Остальные отличались всклокоченными прическами, похожими на львиную гриву. Воины были вооружены копьями и щитами.
— Кто это? — спросила я удачно подвернувшегося рядом Али.
— Это ямато алака,[18] а вон там два яамса алака,[19] - быстро ответил он и убежал.
Его ответ мне мало чем помог, поэтому я принялась искать глазами Аршинова. Тот уже подошел к абиссинцу с самым большим пером на шапке. Командир спешился, и они прошли в палатку Аршинова. Перед входом в палатку Николай Иванович махнул всем рукой, мол, нечего тут стоять, возвращайтесь к работе, и люди нехотя разошлись, бурно обсуждая визит абиссинцев.
