— У меня нет никаких сомнений, милорд, — ответил Крим, с огромным трудом заставляя голос звучать ровно. — Я готов погибнуть вместе со своими товарищами, плюнув в лицо палачу и прокричав перед смертью «Да здравствует Терра!». Может быть, хоть этим я искуплю свою вину перед ними.
— Но ведь вы же разумный человек, — продолжал настаивать Прокурор. — Не фанатик! И должны понимать, что ваша смерть никому ничего не даст. Зачем умирать в муках, когда можно жить. Жить и, если хотите, продолжать бороться за идею, в которую верите? А, Шторр?
— Нет, мое решение твердо, — отрезал Крим.
— Ну, хорошо, — сдался лорд. — Надоела жизнь — дело ваше. Вам умирать, не мне. Могу я сделать для вас что-нибудь еще?
— Нет, ничего, — покачал головой Крим. — Хотя постойте. Не могли бы вы узнать судьбу Петры Лопес, землянки с базы? У вас ведь, наверное, должны быть списки захваченных в плен, списки погибших?
— Хорошо, я посмотрю и дам вам знать, — кивнул Прокурор. — Еще что-нибудь?
— Нет, это все, — сказал Крим.
— Очень жаль, — медленно проговорил Карр. — Очень жаль. Долг чести велит мне как-то отблагодарить вас. Может быть, все же передумаете? Жизнь — она одна, а смерти, грозящей вам, не пожелал бы и злейшему врагу.
— Оставим это, милорд.
— Жаль. — повторил лорд. — Можно, конечно, попробовать убедить суд, что вы не принимали участия в грабежах и убийствах. Выступит Утилли. Может быть, удастся свести дело к урановым рудникам.
— Не стоит, — возразил Крим. — Благодарю вас, милорд, но вы же сами сказали, что приговор уже готов, суд — всего лишь формальность. Приходите в день казни на дворцовую площадь: увидите, как умеют умирать земляне.
— Очень жаль.
Лорд Арманн слегка приподнялся, давая понять, что аудиенция закончена.
Лампочка под потолком одинаково ярко горела что днем, что ночью, но если раньше Крим и не замечал этого, впадая в забытье, стоило только коснуться спиной нар, то теперь ее свет сделался досадной помехой. Ворочаясь на голом деревянном настиле, Шторр отчаянно пытался заснуть, но сон не шел. Ощущение решающей, безвозвратной потери не давало Криму сомкнуть век. Мосты сожжены. Он сам сделал выбор между жизнью и смертью, и что теперь роптать, что не в пользу жизни? Иначе он не мог поступить. Предложение прокурора явственно попахивало тридцатью серебрениками.
Но это там, в роскошном кабинете, легко было сказать гордое «нет!» в лицо сытому и самоуверенному лорду. Иное дело — грезить о свободе здесь, в каменном мешке тюрьмы. А каково будет на дворцовой площади? О возрождении древней казни — четвертования — наверное, выйдет специальный императорский указ. Специально для них, для землян. Для последних землян. Самым последним землянином мог остаться он, Крим. Но при этом и последним подлецом? Нет, лучше смерть.
