Способность рассуждать здраво окончательно оставила его. Зато пришел безотчетный страх. Он прилег на топчан, прикрыл глаза подушкой. Мало-помалу успокоился. Стал ждать ужина. За ужином все станет на свои места.
Тетя Серена к ужину не вышла. Алекс подождал десять минут... Пятнадцать. На столе он видел остатки полдника. Суп остыл. А мясо — мало того что холодное — имело вид объедков: казалось, эти куски вырваны когтями из туши какого-то животного и с омерзением отброшены.
Он начал тревожиться. Дом наполняла важная тишина. Молодой человек несмелыми шагами приблизился к лестнице. Он еще ни разу не поднимался на второй этаж. Тетушки не приглашали. А он был хорошо воспитан.
— Дети должны быть видны, но не слышны, — учила его мама. — Children should be seen, but not heard.
Медленно и неуверенно одолевал он ступеньку за ступенькой. И наконец остановился в коротком коридоре, куда выходили двери двух комнат, расположенных напротив друг друга. У порога каждой стоял поднос. Еда простыла.
— Ну да, они едят холодное мясо, — попытался вразумить себя Алекс.
Но когда они его едят? И почему едят наверху, если до сих пор разделяли трапезу со мной внизу? И кто принес им эти подносы, если Пан-чита ушла спозаранку? Одна другой, что ли? Но ведь они терпеть друг друга не могут — откуда ж тогда такая услужливость?
Он взглянул вниз.
Поднял крышку с блюда., стоявшего у двери Марии Сенайды. Мясо было облеплено насекомыми. Какими? Пауки, тараканы, еще какие-то твари и обычные муравьи... Все это шевелилось.
Алекс торопливо прикрыл блюдо.
Скользнул к противоположной двери и снял крышку с другого блюда. Суп. Томатный? Свекольник? Борщ?
Не удержавшись, он сунул палец в тарелку, а потом в рот. Кровь. Суп из крови.
Он едва не вскрикнул. И слизнул кровь с пальца.
А не вскрикнул потому, что из-за двери Серены донеслось еле слышное, однако отчетливое рыдание.
Он поднял руку, чтобы постучать. Открыл рот, чтобы спросить: "Что случилось?!"
Но остановился. Нелепая мысль мелькнула у него в голове. Почему он должен постучать в ту дверь, из-за которой слышалось рыдание Марии Серены, а не в ту, за которой безмолвствовала Мария Сенайда?
Он был сбит с толку, может быть, даже напуган. Спасло хорошее воспитание. Нет, он не имеет права вмешиваться в частную жизнь своих теток: пусть они старые девы, чудаковатые и даже слегка полоумные, но это родные ему люди. И они оказали ему гостеприимство.
И молча, так же, как поднимался, он спустился, стараясь ни о чем не думать, в свою комнатку.
