Паяц припустил по аллее, но Борис быстро его нагнал и схватил за шиворот.
– Зачем брешешь? Зачем подсматривал?
– Ой, дяденька, пусти, – скулил паренек, извиваясь и тараща глаза в неподдельном страхе.
– Какой я тебе дяденька? – пробормотал Борис, смущенный его страхом.
– Пусти меня, юный гигант, – умолял паренек. – Пусти, я у мамки один.
Борис отпустил его. Подбежали какие-то люди, возмущенно стали кричать на паренька, стыдить его за хулиганское поведение.
– Все понимаю, – сказал паренек. – Все понял, товарищи. Это будет для меня хороший жизненный урок.
Он сгорбился, поднял плечи и ушел, шаркая подошвами, покаянно шмыгая носом.
Борис тоже выбрался из толпы, свернул с аллеи и пошел по узкой тропинке, по склону холма, под которым текла ночная река, отражающая беспокойные огни порта.
Он остановился возле огромной сосны, прислонился к ее корявому боку, понюхал кору – пахло смолой, нагретым летним лесом. Сосна, многоярусная мачта, уходила высоко в небо, чуть покачивала вершиной, как бы пыталась повернуть звездное небо. Борис вдруг почувствовал наслаждение от своей малости перед этой сосной. Ведь что такое для этой сосны излишек его роста, каких-то жалких пятьдесят сантиметров, возвышающих его над средним человеком? А есть в мире вещи и более огромные, чем эта сосна. Например, горы. Эверест. Например, океаны. Например, вся Земля. Солнце. Гигантские звезды. Галактика. Наша галактика, одна из бесчисленного множества галактик. Господи, а вся вселенная! А… Дальше не надо.
Борис снял брюки, стащил через голову куртку тренировочного костюма, сшитого по специальному заказу трикотажной фабрикой родного города. Подпрыгнул несколько раз на месте, пружиня ноги.
– Почему гематома на спине? – резко спросил Грозняк.
– Поскользнулся на лестнице, – промямлил Борис.
– Иди разминайся, – сказал Грозняк.
Борис вышел на площадку – гул на трибунах сразу усилился. Он обернулся и увидел Грозняка, который смотрел ему вслед с застывшей странной улыбкой. Может быть, в этот момент он уже видел будущее Бориса, его превращение из розовощекого гиганта-мальчишки в жилистого боевого коня мировых баскетбольных ристалищ, может быть, он уже видел в этот момент усталую, пустую и равнодушную голову тридцатилетнего Бориса, покачивающуюся над разноязыкой толпой в мировых столицах, может быть, он в этот момент резко и болезненно завидовал ему, как завидовал всю жизнь баскетбольным асам, а может быть, он и жалел его.
– Давай, давай! – крикнул Грозняк, стряхивая мгновенное оцепенение.
