Юсь остановился, словно вдумываясь в то, что услышал, дернул два-три раза теплыми шелковистыми ушами и отвернулся от мерина.
- То-то, - объявил торжественно Танчук.
- А што - "то-то"? - спросил усмешливо Чобот.
- Не видишь? Слово понимает...
- Ну, вижу: стоит как стоял, - поддразнивал Чобот.
- Грызть хотел, ерыга...
- Все чего-нибудь хотят, - философически брякнул Щеткин.
На минуту все замолчали.
- Товарищи, - обернулся к ним Ганька, - а верно, что лошадь привыкает к хозяину и понимает, што он ей говорит, - правда? А?
- Так вон, хоть бы сичас... - начал было Танчук.
- Ясно, - прогремел Чобот, перебивая его. - Иной скажешь, дескать, посторонись-ка, а она и жмякнет тебе копытом на ногу... все понимает, да еще как...
- Нет, товарищи, понимает, - вмешался Коцюбенко, - только кормить надо. Ты кормишь, тебя и понимает. И слушает одного тебя. У отца вороной жеребец - одного его подпускал, а соседу, Антипу, руку прогрыз, мясо вырвал... Один отец ходил - с ним, как ягненок.
- Кто кормит, тот любит, - поддержал его Ганька. - А любовь все понимают. Поди-ка пни лошадь ни за што, думаешь, не обидится? Как же... Сразу поймет... А холку потрепли - замрет, ждет, что станут еще трепать... Все, братец, понимает.
- Непременно так, - поддержал и Танчук.
По берегу шла девушка в розовом платке; она смотрела на баржи и кого-то, видимо, искала.
- Ай, Дуня-Груня, - крикнул Чобот, - не видишь, что ли?
Девушка улыбнулась и шла дальше.
- Хоть платочек на дорогу подари, - смеялся он.
- И глядеть-то не хочет, - ввернул Щеткин.
- Тебя видит, пугается... - бросил Чобот.
- Сам-то хорош, кобыла березовая...
Все рассмеялись.
- Ганька, - сказал Коцюбенко, - хочешь, гармошку принесу, петь будешь?
- Чего же не петь, буду, - согласился Ганька.
Коцюбенко пропал среди мешков и коней и скоро воротился с гармонью. Сел на бревно и, как полагается, минуту или две пробовал голоса, тянул ноты, мурлыкал что-то про себя, брал всевозможные аккорды.
- Ну, што? - вытянулся он вопросом к Ганьке.
- Што хочешь...
- Давай - "За острова на стержень"...
- На стрежень, - поправил Ганька. - Только помогать - один не стану...
- Начинай! - согласились разом Чобот и Танчук.
Ганька запел. Сначала тихо, будто пробуя и приноравливаясь, потом громче, громче, громче...
Он уже поднялся на ноги, лицом обернулся к реке и пел не людям волнам Кубани.
Гармошка подыгрывала плохо; Коцюбенко почти совсем не умел на ней играть, но это дела не портило. Пока Ганька запевал - Коцюбенко притихал, вслушиваясь в серебряный Ганькин голос, а когда он хотел дать гармошке ход - было уже поздно: ребята подхватывали громовыми голосами вторую половину куплета и не давали Коцюбенко проявить себя как следует... Уж вся баржа пригрудила к певцам и слилась с ними в общей песне... Ганька заканчивал и повторял первый куплет:
