— Циник! — произнес с возмущением Айзенштадт. — Наглый циник!
— В философской школе циников был Диоген… — начал было Мариенгоф.
— Днем с фонарем искал человека! — подхватил Кожебаткин.
— Диоген был против частной собственности! — перебил его Есенин. — Жил в глиняной бочке! А вы, Александр Мелентьевич, в плохо натопленной комнате не желаете почивать!
Сергей взял из моей пачки брошюрку «Тайны русского двора» («Любовница императора»), которую граф Амори издавал в Харькове выпусками с продолжением, пробежал глазами несколько строк и засмеялся:
— Вот разберите, что к чему? — предложил он. — «Зина встречается с Распутиным, и, благодаря демонической силе, которую ученый мир определил, как «половой гипноз», приобретает ужасное влияние на молодую девушку»;
Мы засмеялись.
— Ты не знаешь, — спросил Сергей, — как настоящая фамилия графа? — Пузырьков!
— Их сиятельство граф Пузырьков! — подхватил Кожебаткин.
Я рассказал, что видел написанный маслом портрет графа Амори в золотой раме: граф в красных цилиндре и пальто, с большой рыжей бородой.
Айзенштадт взял из моей пачки написанный красками от руки плакатик: «Дешевые, вкусные обеды в столовой, напротив храма Христа спасителя, дом 2. Граф Амори»!
— Конец продолжателя сенсационных романов! — проговорил Давид Самойлович.
Вдруг Есенин спросил, какой знаменитый писатель выпустил первый том романа, а второй подложный издал прохвост вроде графа Амори. Все молчали. Айзенштадт сказал, что кто-то издал продолжение романа Ариосто «Неистовый Роланд». Но это не было ответом на вопрос Сергея, и, наконец, он после большой паузы объяснил:
— Второй подложный том «Дон Кихота» Сервантеса выпустил некто под псевдонимом Авельянеды. После этого вышел второй том «Дон Кихота» Сервантеса…
И он стал с присущей ему горячностью поносить грабителей идей и сюжетов, которые из-за своей алчности и бедности ума крадут, да еще уверяют, что в мире нет ничего нового!..
— Вижу, Сергей Александрович, — заявил Айзенштадт, — вы не зря забираетесь по лестнице под потолок!
— Сергей Александрович хочет, чтоб его кругозор был возможно выше! — поддержал его Кожебаткин.
Оба сказали правду: для Есенина книжная лавка художников слова была одним из его университетов. Через мои руки в очень скромной лавке Дворца искусств проходило немало замечательных книг. Во много раз больше поступало их на полки «Художников слова», и, разумеется, Сергей не пропускал их мимо.
Когда я уходил, увидел, что он, взяв с полки какую-то книгу в серой обложке, собирается лезть наверх. Я заглянул на обложку: это были «Персидские лирики», вышедшие в издании Собашниковых в 1916 году. Эту даже по тем временам редкую книгу я видел у Есенина и дома в Богословском переулке. Он сказал мне:
