– С полдюжины. Может, использовать мою рубашку? Я бы с радостью пожертвовал ее на такое благое дело.
– Не смейте ничего с себя снимать! Хватит и того, что я по воле обстоятельств перед вами разоблачаюсь. Если и вы начнете раздеваться, то мы нарушим все до одного правила приличия.
Ее слова заставили его усмехнуться. Он покачался на каблуках.
– Вы слишком серьезно к этому относитесь, мисс Уайтфилд! Вид обнаженного тела возбуждает лишь тогда, когда двое стремятся к интимной связи. Не возбуждается же дитя, когда мать открывает грудь, чтобы его накормить! Точно так же не испытывает возбуждения мать, когда раздевает своего ребенка перед купанием.
– Не вижу здесь ни детей, ни матерей, мистер Кингстон. Мы с вами – мужчина и женщина. Ситуация до крайности щекотливая… Можете повернуться. Постарайтесь управиться побыстрее.
Он повиновался, полный рвения выполнить свой долг, но то, что он увидел, заставило его замереть. Она разделась до пояса и сидела на табурете, скрывая от него свою наготу длинными волосами и прижатыми к груди руками. Ее голые плечи блестели при свете лампы, и вся она выглядела настолько женственной и беззащитной, что его охватило испепеляющее желание, лишающее дара речи.
У нее тоже разрумянились щеки, глаза приобрели зеленовато-дымчатый оттенок, она тяжело дышала от волнения.
– Вот полосы, которые вам потребуются. – Эмма указала подбородком на горку лент на полу, рядом со своей сумкой.
Ком в горле мешал Алексу говорить. Ему оставалось только надеяться, что она не обратит внимания на выразительное вздутие его брюк. Кто бы подумал, что мисс Эмма Уайтфилд способна быть настолько соблазнительной? Он даже и не подозревал об этом! Прежняя одежда и прическа только скрывали ее женственность, делая скучной и неинтересной… Теперь же, любуясь ее стройной фигурой, изящной шеей и нежной, матовой кожей, Кингстон был готов соблазнить Эмму без промедления. Робкая невинность этой женщины затрагивала в его мужском естестве потаенные струны, внушала желание и защищать ее, и обладать ею. Конечно, с первого взгляда было ясно, что мисс Уайтфилд неопытна в любви, однако Алекс не сомневался, что сумеет растопить лед ее сдержанности и разбудить в ней страсть. О, как ему хотелось попытаться!
Кингстон изнывал от желания заключить ее в объятия, заставить ее растаять, превратиться в мягкий воск, сдаться на его милость. Его привлекал не только риск, но и предвкушение удовольствия, которое ему доставит учить ее пользоваться в постели руками и ртом; это вселило бы ужас в ее девственное сердце, зато его вознесло бы на вершину блаженства. Он не остался бы в долгу и с наслаждением доставлял бы ей удовольствие, исторгая из нее стоны, мольбы, крики от переполняющих ее чувств. Теперь ему было нетрудно представить себе, как мисс Эмма Уайтфилд извивается под ним в экстазе, царапая ему спину и повторяя в беспамятстве его имя: «Сикандер!»
