Из вагона вышла группа индийских женщин в ярких сари, и Эмма ахнула. Она впервые наблюдала так близко женщин высшего сословия. Легкие одежды обвивали их стройные фигуры, глаза слепило от невероятных сочетаний красного, синего, желтого, оранжевого цветов. Алый цвет на их одеждах был не просто алым, а переливался золотыми, серебряными, бронзовыми оттенками. Из другого вагона вышли женщины в коротких атласных юбках бледно-вишневого и изумрудно-зеленого цветов, отделанных золотой бахромой; на этих женщинах переливались многочисленные украшения, в их блестящих черных волосах красовались цветы. Они совершенно не походили на женщин в сари и, казалось, говорили на другом языке. Эмма любовалась ими со смесью любопытства и восторга.
– Парсы, – раздался позади нее мужской голос. Эмма резко обернулась и поняла, что Александру Кингстону снова удалось приблизиться к ней незамеченным. – Женщины, на которых вы смотрите, – парсиянки.
В этот момент на платформу опустилась стайка птиц, которые принялись клевать, соревнуясь друг с другом, хлебные крошки.
– А эти птички вам знакомы? – Кингстон обращался к ней спокойно и учтиво. – Их называют «семь сестер», потому что они всегда летают стаями по семь птиц.
Ему не удалось заморочить Эмме голову.
– В данный момент птицы меня не волнуют. Где вы пропадали? Только что подошедший поезд – наш?
– Наш, но не беспокойтесь, у нас есть еще много времени. Без нас он не уйдет.
Алекс подозвал жестом нескольких полуодетых слуг, у которых штаны заменяло, как это часто бывает у индийцев, избыточное количество материи. Эмма припомнила, что подобного рода набедренные повязки называются дхоти. Позади Кингстона стоял высокий надменный слуга, с которым она уже была знакома. Кингстон кивком указал на багаж Эммы, и люди в дхоти набросились на ее сундуки и ящики.
– Предупредите их, чтобы были поосторожнее! – взмолилась Эмма. – Не хватало только, чтобы ящики развалились и моя одежда высыпалась на перрон всем на обозрение.
– Особенно белье! – Кингстон усмехнулся. – Вот будет трагедия!
Тем не менее он что-то сказал подручным, и те тут же стали обращаться с сундуками Эммы, исчезавшими в вагоне, гораздо бережнее.
Эмма облегченно вздохнула и принялась изучать Кингстона из-под полуопущенных ресниц. Нынче он был одет в элегантный темно-синий дорожный костюм в мелкую полоску, сидевший на нем как влитой. Из кармашка темно-бордового жилета выглядывала золотая цепочка от часов. И одеждой, и манерами он был вылитым англичанином, но в то же время он был слишком смугл, слишком подвижен и до неприличия красив, чтобы походить на остальных европейцев.
