Вокруг коноплевской квартиры бушевали бури, вздымались волны, гремели громы. Мир кипел, а семья Коноплевых плыла через бурные тридцатые годы тихо и просто, как судно, попавшее в штилевой центр тайфуна…
Андрей Андреевич быстро опустил руку в карман в смутной надежде… Нет, яблоко лежало на месте: это не был сон. Случай?
Престранный случай, черт возьми.
И почему контр-адмирал так прореагировал: “Вы что, разбогатели очень?” Шальмугровое яблоко?!
Что это - сорт такой новый?
А кроме того, почему?…
Он осторожно вынул яблоко и в который раз внимательно оглядел его со всех сторон. Вид его не говорил ему ничего, но вот запах, запах… Определенно было чтото такое, что когда-то, где-то пахло именно так. Только что, где, когда? Фу ты, как неприятно такое странное, ни с чем не связанное, ничего не говорящее полуощущение, полувоспоминание… Надо во что бы то ни стало завтра же отыскать телефон адмирала и расспросить его в подробностях. Может статься, это и впрямь какая-нибудь ценность? Может быть,.ктото потерял его и ищет теперь понапрасну… Ну, может быть, в толкотне, в трамвае, в троллейбусе…
Кто-нибудь впопыхах опустил странный плодик в карман соседа. В его, коноплевский, карман…
Да, но не давать же, на самом деле, объявление в газетах: “Пристало шальмугровое яблоко бурой масти…” Смешно!
Как бы там ни было, но бухгалтер “Ленэмальера” А. А. Коноплев сошел с троллейбуса у себя дома, на площади Труда, почти успокоенный. С какой стороны все это может его, Коноплева, касаться? И… может быть, даже и жаль слегка, что не может… “В день третьего ты придешь ко мне, Золотоликая!” Ведь кто-то кому-то писал эти раскаленные слова. Кто-то кого-то называл таким именем - Золотоликая… Или это из какогонибудь приключенческого романа, которыми так увлекался тихий бухгалтер Коноплев? Да, в романах такие вещи случаются, но вот так, в жизни, это если и может произойти, то уж никак не в артели “Цветэмаль”, не в Замятиной переулке, не в “доме, где управхозом тов. Григорьев Н. М”.
В смутноватом настроении своем Андрей Андреевич прошел по бульвару, где еще опадали желтые листья вязов и лип, свернул в переулок, пересек Красную улицу…
Дома все было в порядке, хотя Маруся еще не вернулась. Светочка же мирно зубрила свою древневерхненемецкую чертовщину под большой лампой с красным шелковым абажуром. Из кухни раздавалось бравурное пение: там Раечка Серебрянкйна, милая-милая подруженька, без лишних церемоний жарила яичницу на одну персону. На тахте, подогнув длинные ноги, спала, положив под щеку вторую часть “Фауста”, вторая приятельница, Рэмочка - Революция - Электрификация - Мир.
