– И вам не страшно здесь? – спросила госпожа Моосгабр.
– Знаете ли, мадам, привычка, – засмеялась госпожа Айхенкранц, – я уже долгие годы среди этих могил и потому к некоторой ночной кутерьме привыкла. А эта задняя дверка, – указала она на кустарник, – заколочена, давно заржавела, и ее не открыть. А если бы и можно было, все равно ее бы никто не отпер – ключей нет. Тут и дух святой не пройдет.
– А не боитесь ли вы здесь другого? – сказала госпожа Моосгабр. – То есть опасности с другой стороны. Со стороны парка. Говорят, негоже ходить ночью мимо кладбища со стороны парка, от Филипова… Здесь случаются и грабители.
– Конечно, мадам, – кивнула госпожа Айхенкранц, – вечерами здесь бродят разные люди, дело известное, парк, но откуда мне знать, кто грабитель, а кто нет? Во всяком случае, меня еще никто не ограбил.
– А сейчас ваша лавка закрыта? – спросила госпожа Моосгабр, и госпожа Айхенкранц кивнула.
– Я пошла на похороны и закрыла. Сегодня уже не открою. Пойдемте же.
С кладбища они вышли в решетчатые ворота и оказались в парке. В конце парка у кладбищенской стены. Из-под высоких деревьев, окаймленных густыми кустами, сюда вело несколько троп. У большого платана они свернули за угол стены и оказались перед лавкой и жилищем госпожи Айхенкранц. Над широким окном, закрытым шторой, была вывеска:
ВДОВА КЛОТИЛЬДА АЙХЕНКРАНЦ
Кладбищенские товары
Рядом на листе жести красками была нарисована бутылка, а под ней – надпись:
ПИВО, ЛИМОНАД!
Госпожа Айхенкранц вынула ключ и открыла дверь возле зашторенного окна.
– Мальчика, наверное, нет, если заперто, – сказала госпожа Моосгабр в дверях, и госпожа Айхенкранц кивнула.
– Наверное, нет, – сказала она, – не иначе как где-нибудь на улице, сорванец. Ну, пойдемте дальше.
Госпожа Моосгабр оказалась в кухне, из которой вели двери в комнату и лавку. Дверь в лавку была открыта. Везде стоял странный сладковатый аромат.
– Вот моя кухня, а перед вами – лавка, – сказала госпожа Айхенкранц. – В лавке, – она указала на лавку, – много разного. Загляните туда.
Госпожа Моосгабр заглянула в лавку, и у нее просто дыхание сперло. Какая была там уйма поблекших искусственных цветов, свечек и масляных светильников! На столе лежала гора самых разнообразных надгробных фонарей. На вешалках висели связки ветхих цветных лент со множеством золотых и серебряных надписей.
– И вы все это продаете? – удивилась госпожа Моосгабр.
– Все это продаю, – кивнула госпожа Айхенкранц и схватилась за чепец на черных локонах, – дешево продаю. У меня покупают люди, которые идут на кладбище отсюда, через парк от Филипова. Но знают меня и те, что ходят через главный вход, в ворота с площади Анны-Марии Блаженной, от вокзала или от Блауэнталя. Но это что! Я продаю кое-что и другое, взгляните. – И госпожа Айхенкранц подошла к занавеске и отогнула ее. За занавеской была куча тростей и зонтов, и еще была там полка, где лежало несметное количество пестрейших платков, перчаток и шляп.
