— Ну-ну! Иди скорее, деревенщина, за яблочками.
— Иду… иду… Ушел уже! — отвечал тот, ныряя в заросли.
— Ну, и иди себе. Нечего зря бубнить.
— Стар стал, бормочет, на ухо приглох, борода позеленела, да и не видит, как надо. Намедни брел я с ним, так он чуть на шиповник не налез! Вот бы накололся… Хорошо, что я его за рукав дернул.
— Да и то, в бороде, видал, у него репья больше, чем у плетня на огороде.
— Это он у чучела набрался. Я ходил там, стоит посреди гряд в старой рубахе, руки растопырил, шляпа на тычке, а воробьи летают кругом и смеются! Под ним-то, как раз, и репей растет.
— Это чтоб воробьи гороха не ели.
— Как же! Боятся они весьма даже. Рассядутся и давай стручки лущить! А чучело стоит, руками машет, хоть бы тебе что.
— Надо Бате-Домовому рассказать. Непорядок это.
— Хозяин сам виноват. На кой ему шут это чучело? Поставил бы столбик, приделал трещетку, и готово.
— Так-то воробьи тебе и испугаются! Надо, чтоб Огородич сам их гонял, ему — лень.
— Да, тут без Бати-Домового не добьешься дела.
— Не бойся, этой ночью он ему задаст!
Домовики продолжали мирно разговаривать про свои дела. Вдруг раздался шум поблизости, писк цыплят и озабоченное квохтание и оханье квочки: «Квох!.. Квох!.. Ох-ох-ох-охонюшки… Не видали ли вы моего Афонюшки?»
— Не видали, — отвечал Садовой. — Не беспокойся. Он где-либо здесь.
— Квох!.. Квох!.. Охонюшки! Не знаете вы моего петушка-Афонюшки! Вечно куда-нибудь залезет… А там, за плетнем, крыса злая живет!.. Ох!.. Ох!.. Как бы не издох!
— Да вон он, за тем кустом смородины!.. Видишь, рыжее пятнышко?
— Ох, ох, ох!.. Спаси Бог!.. Спасибо, господа паны Домовики!
— Не за что, мамаша! Гуляй себе мирно.
Квочка, озабоченно клохча, увела свой выводок дальше. Божки продолжали прерванную беседу.
— Все ли у нас в порядке? Куры? Цыплята?
— Все целы. Чего там? Крыса хоть и есть, правда, злющая, за плетнем, ну да ей Жучка чуть хвост не отхватила вчера. Не придет.
— Думаешь? А то, право, стыдно будет перед хозяином.
— Ничего! Кроме Жучки пан Дворич за порядком смотрит. Да там и Птич, и Соломич, и старый хрен Огородич.
— Тот углядит, что и говорить… ох-гурков принес! За пфомидорами пошел.
— У него, правда, зуб со свистом. Не выговаривает от старости.
— Да, уж что! Старость, что и говорить. А сам — заберется под лопухи и смотрит, когда Настя с Марьей за огурцами придут! Подсма-а-тривает!
— Ха-ха-ха! — рассмеялся тот. — Он до женского роду охоч!
— То-то и оно. А ты говоришь — старость. Он еще пятерым, таким как ты, два очка вперед даст, да так в дурачки сыграет, что только держись!
