Поутру, как было велено, Маман и его аткосшы были на месте. Мурат-шейх отправился с ними. В ауле Рыскул-бия их уже ждали. Лежал, пожевывая, большой верблюд. На его горбу, под четырехугольным плоским шатром, сидели двое русских с утомленными хмурыми лицами, связанные по рукам, — купец и его толмач.
Странно выглядел купеческий караван: три вьючных лошади, всего три, а на вьюках непонятный товар — железные рогатины и пушки… Наверно, это были пушки, и все гадали, как же и чем они стреляют, потому что пушек никто до тех пор не видывал. Слуги у купца — татары.
— Покормили их? Не голодны они? — спросил Мурат-шейх.
— Все готово, — ответил Рыскул-бий, отводя в сторону мутные глаза.
Подошел Гаип-хан, увидел Аманлыка, спросил:
— Кто такой? Чей сын? Какого рода?
— Он сын пастуха, — ответил Маман.
Гаип-хан с недоуменьем присмотрелся, узнал Амаи-льтка и расхохотался. Шутовски приложил ладонь ребром к бровям, разглядывая Аманлыка, ткнул в бок своего есаула Пулата и застонал от смеха.
— Ну, я думал, ты умней, а также твои отцы… — сказал хан, — и будет у тебя правой рукой… Есен-гельды.
«Истинно так, — подумал Мурат-шейх, — и я бы этого хотел».
— Премного довольны вашими словами, хан наш, да цветет ваша мудрость, — сказал подчеркнуто Рыскул-бий.
Гаип-хан поднял руку с нагайкой, что означало, что он принимает важное решение. Хрипловатый его голос слегка взвизгнул.
— Отвезешь купцов… Представишь Абулхаир-хану, в его собственные руки… Никого другого к ним не подпускай! Караван, товары останутся пока здесь…
— Слушаюсь покорно, хан мой, — сказал Маман, кланяясь с особой почтительностью, ибо речь шла об Абулхаир-хане.
А Пулат-есаул поежился непроизвольно, — дрожь прошла по спине…
Мурат-шейх сказал напоследок:
— По дороге глупостей не натвори. Нигде не задерживайся. Купцов береги пуще глаза. Не забывай, что за ними русский царь. Не болтай с ними лишнего, держи язык за зубами. Это тебе не те… пленные… И время не то.
Маман подошел к верблюду, взял его за повод и поднял на ноги.
Аманлык подвел коня Мамана, тоже гупана, — от благородного серого коня Мурат-шейха. И сам вскочил на своего вороного — неловко с непривычки.
Верблюд пошел, сильно раскачивая седоков под шатром. Гаип-хап, заложив руки за спину, прищурил колючие глазки. С этим, стало быть, покончено.
Затем хап решил, что пришел черед ладить мировую, растаскивать биев за вздыбленные загривки.
— Нечего вздыхать, бии мои, — сказал он. — Земля качается от вздохов… Вернется наш Маман с богатыми подарками!
