— Просим вашего соизволения отъехать, хан мой.
— Езжайте.
И унесло кунградцев, как тучку в небе, готовую пролиться дождем.
Давлетбай-бий не понравился Гаип-хану еще во время состязанья: уж больно горячо полез в спор, открыл рот раньше хана. И когда у огня, перед дубом, бии рода ябы целовали Мамана, а шейху — полы его желтого ча-пана, в общей суете Гаип-хан подозвал Давлетбай-бия:
— Скажи, бий, без увертки, что подумывают наши ктайцы?
Давлетбай-бий был рад угодить.
— От вашего суда веет ветром добра, наш хан. Радуемся мы: неужто у нас начинается новая жизнь?
Упаси аллах, подумал Гаип-хан, разглаживая большим пальцем усы и думая о том, что назначенье хана — мирить биев, а чтобы мирить, надо их ссорить.
— Радуйся, бий, радуйся, — сказал хан, словно бы и не опасаясь постороннего уха, — Я добрый, а ты меня добрей. Однако ябинцы не такие добренькие, как ктай-цы. Промахнетесь, попадете им под пяту, не выберетесь! Ябинцы не жалеют тех, кто у них под пятой. Они с юности тяжелы, как Маман… Они вас потопчут.
Давлетбай-бий молчал, ошарашенный. Больше всего его поразили слова: с юности… как Маман… Похоже, эй похоже. Золотые слова.
— Бий в ответе за свой род, — добавил хан. — Уезжайте, пока не поздно. — И мелко, часто ступая, пошел к торжествующим ябинцам.
Не прошло времени, которое нужно, чтобы выпить чашку чая, как ктайцы ускакали, не простившись, не сказавшись, как и кунградцы.
Этого и довольно, сказал себе Гаип-хан…
Маман на тое был сдержан и молчалив. Обыкновенно на тоях не отличался и Оразан-батыр. Конечно, Маман был рад, но невесел, как Мурат-шейх.
Пожалуй, единственно, кто на тое веселился, — это сироты. Тут им была пожива.
Поначалу они сильно озлились. Состязание было нечестное, был обман. Птица счастья садилась на темя Аманлыка и на темя Аллаяра, это все видели. Но хан отпугнул ее. Добро еще, что не прогнал Аманлыка, как Аллаяра. Небось, если бы они были не безродные, если бы у них были отцы бий, Аманлык и Аллаяр не ушли бы в кусты, как Есенгельды, и не отстали бы от Мамана. Отобрали бы у него кушак!
На самом деле беспокоило сирот другое. И они метались по своей лачуге, ругая Мамана, пока Аманлык не сказал:
— Он не занесется. Не бойтесь.
И все перестали бояться и простили Мамана. В степи показался смерч и, крутясь, качаясь, пополз на аул. Аллаяр закричал:
— Смотрите, ветер гонит на той сколько муки! Наедимся до отвала…
Сироты с хохотом, с визгом, наперегонки побежали к юрте шейха.
На тое отведали и они хлеба и мяса. Маман сам их угощал.
