Султан Убайдулла не выдержал, завопил во второй раз:
— Последствия… последствия будут худшие, отцы мои…
— Для кого? — спросил негромко Маман.
— Молчи, дурак! — крикнул султан Убайдулла и убежал за своим отцом.
— Я молчу, — сказал ему вслед Маман.
Бии переглядывались, смекая, что к чему, связывая концы с концами. Бии, кажется, начинали понимать, на какое самовольство нынче отважился Маман и какую нынче он выиграл игру!
— А не пойти ли нам, бии мои, к нашему хану, — сказал со значеньем Мурат-шейх, — дабы принести к его стопам благодарность и преклонение перед его прозорливостью?
Шейх говорил: пойти к хану, но все смотрели на Мамана, словно шли к нему и кланялись ему. Потом, стерев с лица улыбки, не колеблясь и не спрашиваясь, вошли в юрту. Маман остался у двери, но не прошло и минуты, как вышел Избасар и позвал его к хану. Следом выскочил Байкошкар-бий, побежал к сыну:
— А у тебя язык отнялся? Иди, зовут. Делил труды, подели и честь.
Есенгельды стоял у коновязи, потерянный, больной и душой и телом. Он был замешан в деянии, которого чурался и боялся, которое не мог совершить, но не мог и не совершить. С содроганьем он вспомнил потрясение минувшей ночи, свою постыдную беспомощность, животный страх и уже не хотел чести. Он был сыт по горло. Он был раздавлен.
* * *
По дороге из ханского аула домой Мурат-шейх сказал Маману:
— Эту голову они не забудут, ни бии, ни хан… Слышал, как пел Гаип-хан? Буду целовать Коран! А Рыскул-бий! Просил меня прислать ахуна Ешнияза. Не хотим, говорит, отстать от вас. Байкошкар-бий лобызал мне руку за Есенгельды…
— А кто такой Есенгельды? — спросил Маман нравно, как два года назад, когда впервые услышал о нем.
Но затем умолк и замкнулся. Глаза его блестели.
— Что с тобой? Плачешь?
— Как вспомню… помираю. Зачем я живой? Зачем он мертвый?
— Молись богу, сын мой. И может быть, он наведет тебя на ту мысль, что тебе нужна женщина, как нужна была твоему отцу.
Маман отвернулся, кусая губы. Шейх воздел руки с сочувствием и гневом.
— Что ты с собой творишь? К чему себя приговариваешь? Муж должен обладать женщиной, как солнце землей, а земля водой. Должен биться за женщину, чтобы посеять в поле Евы семя Адама, как гром бьется с молнией, чтобы пролить дождь.
— Простите, отец, — сказал Маман сдавленным голосом, погнал коня и уехал вперед.
Дальше до аула ехали врозь.
«Не уступит, — думал шейх, глядя вслед Маману. — И что он еще учинит, если ему перечить? Поистине им руководит неземная воля».
